Неужели эпоха The Strokes отбросила рок-н-ролл назад?

Не так давно свет увидела книга Элизабет (Лиззи) Гудман «Meet Me in the Bathroom» — исчерпывающее свидетельство истории нью-йоркской рок-сцены на рубеже веков. 600-страничный труд обладает двойным убийственным эффектом: не только за счет своего внушительного веса, но и потому, что чуть не свел в могилу автора, которая посвятила данному делу шесть лет своей жизни. Однако ее усилия были вознаграждены сполна – одобрением критиков и «рублем» читателей, приглашением на шоу Late Night с Сетом Майерсом и, всего несколько недель спустя, попаданием в список канонических текстов по истории рока. И неспроста. «Meet Me in the Bathroom» может служить образцом рок-журналистики, далеким от той выгребной ямы со списками и обзорами, которой она чаще всего является, а чтение книги должно стать обязательным пунктом в программе каждого юнца, мечтающего о карьере музыкального журналиста. И лично я считаю книгу Лиззи по-настоящему выдающейся работой: знакомство с текстом доставило мне огромное удовольствие, даже несмотря на то, что я был абсолютно не согласен с его основным посылом.

Задачей «Meet Me in the Bathroom» являлось запротоколировать и, в некотором смысле, воспеть события, в которых сама Гудман принимала непосредственное участие, набивая свои первые шишки на стажировке в журнале SPIN и по ходу встречаясь со многими ключевыми фигурами эпохи. Для своей монографии она взяла интервью у более 150 экспертов: музыкантов, писателей, публицистов, менеджеров, даже у пародийного певца Har Mar Superstar ‒ и ловко использует их трепетные воспоминания для подкрепления своей идеи о том, что период между 2001 и 2011 годами был (как это метко сформулировал журналист Конор Макниколас в предисловии) «золотым веком». Да я и сам представлен в этой книге, восторженно треплющийся о группе Bright Eyes, — Лиззи знала, что я готов часами фонтанировать фактами о них, пока не иссякнет место на ее диктофоне. «Meet Me in the Bathroom» в целом тяготеет к свидетельствам фанатов о зарождении рок-сцены и группах, принимавших в нем участие: Interpol, Fischerspooner и хедлайнерах движения ‒ The Strokes.

Несомненно, книга документирует насыщенное событиями время в истории американской рок-музыки, которое просто обязано было быть задокументированным. И Лиззи Гудман, ходячая музыкальная энциклопедия, как никто другой справляется с этой задачей. Данная эпоха ‒ последняя в череде крупных рок-событий, которые были рождены в потайных, прокуренных закоулках до смартфонной эры, с наступлением которой каждый чих стал транслироваться в режиме реального времени. Секреты еще можно было держать за зубами, про*бы оставались достоянием узкого круга лиц, а драмы надежно припрятывали под пыльными ковриками. Однако теперь, когда похмелье наконец отпустило и облака сигаретного дыма развеялись (благодаря введенному вскоре запрету на курение в барах), настало подходящее время оглянуться назад и задать вопрос: были ли эпоха The Strokes и впрямь спасением или всё же проклятием рок-н-ролла?

Трудно, а может, и вовсе невозможно объективно оценить нечто столь эфемерное, как вклад музыкального движения в мировую культуру. Некоторые заметят, что подобная задача ‒ это просто-напросто колоссальная потеря времени. Но я всё же попытаюсь взяться за нее и для этого разобью свой анализ на три раздела, отвечающих на вопросы:

1. Как много движение привнесло нового или важного в уже существующий жанр?
2. Насколько велика была культурная значимость движения для современников?
3. Действительно ли это движение проложило дорогу к светлому будущему?

Начнем с вопроса номер один: добавили ли The Strokes и другие группы той эпохи что-нибудь к каноническому року? Лиззи отвечает на этот вопрос утвердительно, однако с оговоркой: «Да, но на самом деле это неважно». А затем продолжает: «Я не верю в то, что искусство должно оцениваться с точки зрения того, способствовало ли оно развитию жанра. Я не считаю искусство линейным процессом в данном смысле. Оригинальность – важное, но необязательное условие».

Вполне справедливо. Время – это бесконечная спираль, и всё такое. Однако, даже не заглядывая в григорианский календарь, легко заметить, что рок отхватывает часть массового успеха примерно каждые десять лет. Рожденный в 70-х панк обнажил самые основы рока. Хэир-метал 80-х, со всем его нелепым спандексом, отличался, тем не менее, свежим взглядом на стиль и звук рок-н-ролла. 90-е были отмечены злым, перегруженным дисторшеном гранжем. А какую рок-идентичность произвели на свет нулевые? Частенько это десятилетие обозначают всепоглощающим термином «инди-рок», который лишь вводит в заблуждение, поскольку большинство из заклейменных им групп ‒ от The Walkmen до The Killers ‒ отягощены мультимиллионными контрактами мейджор-лейблов и настолько же имеют право именоваться «независимыми», насколько фильм «Би Муви: Медовый заговор» ‒ документальным. Этой эпохе явно недоставало индивидуальности, и, с исторической точки зрения, она в значительной степени питалась заимствованиями того, что было создано ранее, в основном постпанк-движением 1970-х, а если конкретнее – той его частью, которая существовала на тех же самых центральных улицах Нью-Йорка.

Заслужившие лавры лидеров движения The Strokes по большому счету были реинкарнацией команд вроде Television, только под предводительством более фотогеничного Джоуи Рамона. Ореол, окружавший группы, однозначно отдавал ретро: начиная их звучанием и заканчивая прическами и нарядами. Даже логотип выглядел оммажем классическим шрифтам 70-х, словно результат пьяной оргии логотипов Thin Lizzy, Boston и Aerosmith.

Лиззи признает правомерность сопоставлений, однако отмечает: удивительно, но The Strokes будто были не в курсе существования эпохи CBGB, которая проложила дорогу таким группам, как они. «Они не знали, кто такие Television, они и правда не знали, ‒ заверяет она. ‒ Всё, о чем эти ребята хотели болтать, когда я познакомилась с ними, ‒ это Pearl Jam».

Не одни лишь The Strokes подвергались критике за свою картонную схожесть с оригиналами. Каждый музыкант в «Meet Me in the Bathroom» вписывается в изготовленный ранее шаблон. Райан Адамс держался за образ поэта-битника-самоучки, ориентируясь на бесконечную череду предшественников во главе с Бобом Диланом; Джеймс Мёрфи из LCD Soundsystem использовал заезженный еще в 80-е прием скрещивания рока с электронными элементами; а Карен О и Yeah Yeah Yeahs ударяли по костюмированному арт-року, получившему известность за 20 лет до этого благодаря Уэнди О и The Plasmatics. По иронии судьбы, единственная группа, без стеснения признававшая свой статус эпигонов, ‒ The Darkness ‒ абсолютно обойдена вниманием в книге.

Не удовлетворяя условию исторической оригинальности, музыканты, о которых пишет Лиззи Гудман, определенно были популярны в свое время. Что является ответом на вопрос номер два. В сумме они продали миллионы альбомов и украсили собой сотни журнальных обложек. Их достижения, однако, кажутся впечатляющими ровно до того момента, пока вы не выйдете за рамки инди-мирка и не взглянете на картину шире. А картина эта включала не только веселые соревнования с юнцами типа Sum 41 и Good Charlottes, но и борьбу за место под солнцем с такими группами, как Staind, Creed и, конечно же, Limp Bizkit. The Strokes и Limp Bizkit составляли отличный контраст: банда олухов, полагавших, что они создают интеллигентное искусство, против хорошо образованных обеспеченных детишек, изображавших дурачков.

«Эти группы, звучавшие отовсюду: Limp Bizkit, Hoobastank ‒ они были настолько комично ужасны, что это сделало практически невозможным массовый успех для любой другой рок-группы, ‒ заявляет Лиззи Гудман. ‒ Так что в данном смысле они отравляли музыкальную среду. Однако The Strokes выигрывали на этом фоне, поскольку не звучали настолько отстойно, ‒ думаю, тут все согласятся ‒ как какие-нибудь Hoobastank. Так что, с одной стороны, порог вхождения в сферу массового интереса был весьма высок, поскольку никто не желал больше слушать какой-либо еще рок, а с другой, уровень ожиданий был удивительно низким, ведь в мейнстриме был дефицит хороших рок-групп».

И хотя фанаты Hoobastank и The Strokes, вероятно, устроили бы смертельный бой, лишь бы доказать, что их группа не хуже другой, по большому счету эти два музыкальных движения оставались лишь оттенками одного цвета – только замените джинсы JNCO на Levi’s 511. И те, и другие представляли собой подписанные на мейджор-лейблы гитарные банды с не особо революционным подходом к рок-музыке, оседлавшие волну славы, запущенную благодаря стремительно сокращающемуся музыкальному эфиру на MTV, в перерывах между пластилиновым реслингом звезд и документалках о людях, которые могут съесть рулон туалетной бумаги в один присест. Это были два музыкальных направления, в которых бал правили парни, и они эффективно позиционировали себя на музыкальном рынке, ориентированном на белых подростков из среднего класса.

Насколько The Strokes превозносились в свое время журналистами, считавшими свой вкус более утонченным по сравнению с фанатами Hoobastank, настолько же они подвергались гонениям критиков, о чем «Meet Me in the Bathroom» либо просто умалчивает, либо говорит обиняками. Лиззи Гудман сосредотачивает внимание на блогах вроде Ultragrrl и The Modern Age (онлайн-фандом которых позаботился о создании шумихи, запустившей славу этих групп далее, на орбиту журналов SPIN и NME), забывая о существовании оппозиционных изданий типа Buddyhead, прославившихся благодаря граффити «$UCKING DICK$», которое они оставили на тур-автобусе The Strokes в 2001 году.

И последняя лакмусовая бумажка, которую мы применим для нашего антинаучного измерения значимости музыкального движения, ‒ третий вопрос: проложило ли оно дорогу в будущее? Зачастую лучший способ изучать прошлое ‒ это трезво оценить настоящее. Граница между эпохой, описанной в «Meet Me in the Bathroom», и современностью рок-музыки достаточно размыта. После того как череда неразличимых между собой рок-бойбендов в скинни (The Vines/The Hives/The Strokes) исчерпали колодец интереса публики до дна, маятник качнулся в обратную сторону и рок смела волна мейнстрим-попа, хип-хопа и EDM. Так что единственными рок-группами, которые сейчас могут завоевать популярность, стали те, что не стесняются инкорпорировать элементы указанных стилей в свою музыку: как, например, The 1975 ‒ беззубый поп-бэнд, где музыканты используют гитары как модный аксессуар. На момент написания данного текста топ-10 рок-чарта Billboard составляли Imagine Dragons, 311, 21 Pilots, Nickelback и, по странному стечению обстоятельств, саундтрек к «Стражам галактики ‒ 2». Если рок нулевых можно было обвинить в отсутствии яркой индивидуальности, то рок нынешнего десятилетия легко заподозрить в отсутствии пульса.

Однако еще хуже музыкального наследия эпохи оказалась последовавшая за культурная волна, захлестнувшая Нью-Йорк. Движение во главе с The Strokes часто упоминают как импульс, послуживший возрождению культурного климата Манхэттена, объявленного мертвым за 20 лет до этого (на самом деле в городе было изобилие концертных площадок и групп задолго до того, как понаехавшие хипстеры «открыли» Нью-Йорк – как Колумб открыл Америку). Однако культура крутизны, которую оно продвигало, породила эпидемию снобства, охватившую Вильямсбург, Бруклин и впоследствии поставившую крест на ней самой, поскольку люди слетались в эти районы в таком количестве, что инфраструктура не справлялась с потоком переселенцев. Результат ‒ территория с набитыми под завязку высотками, справиться с которыми отказался бы даже опытный игрок Sim City, кирпичные стены, ставшие площадкой для рекламы брендов, имитирующей стрит-арт, против которого городские власти когда-то так восставали, и обширные современные офисные пространства, как, например, то, в котором я строчу данные строки в настоящую минуту.

Лиззи Гудман считает возлагание полной ответственности на плечи The Strokes и 2000-х неоправданным. «Даже если бы The Strokes никогда не выступали на Saturday Night Live, вряд ли мы все смогли бы позволить себе жилье в Бруклине. Я не думаю, что всё так просто», ‒ утверждает она.

По сути, «Meet Me in the Bathroom» ‒ это история Нью-Йорка, заключенная в оболочку книги о рок-н-ролле. Она рассказывает о жизни города после трагедии 9/11 через призму истории местного популярного музыкального сообщества и всех тех секса, наркотиков и перипетий, сопутствовавших ей. В конечном итоге, все мои претензии к тексту сводятся к тому, что я и автор книги – два разных человека, которые, оглядываясь назад, смотрят на одни и те же события с диаметрально противоположных сторон. Лиззи Гудман, приехавшая в Нью-Йорк с наивным, романтическим настроем, и я, повидавший виды «абориген», утомленный вечно ползущими вверх ценами на жилье, упрямый осел – как, вероятно, охарактеризует меня молодое поколение. И так же, как Райан Адамс, LCD Soundsystem и Yeah Yeah Yeahs сформировали свой собственный стиль, так же и мы с Лиззи. «Ты скептик, а я оптимист, и каждый из нас играет свою роль, так что есть в нашем споре что-то абсурдное, похожее на игру Mad Libs», – подтверждает она.

Когда я спрашиваю у нее разрешения на публикацию этих приватных дискуссий, Лиззи, которая одной левой расправляется с любым моим аргументом, не задумываясь дает согласие и даже больше, приветствует мою идею.

«В конце концов, смысл литературы и искусства – в том, чтобы способствовать дискуссии, диалогу и эмоциональному переживанию, – говорит она. – Не правда ли?»