Накануне 35-летия группы «Аквариум» мы поговорили с Борисом Гребенщиковым о Д’Артаньяне, Крещении Руси и Пушкине.
На первой странице сайта «Аквариума» висит ваше фото на фоне пиратского флага с черепом и костями. Это что, напоминание о бренности жизни?
Борис Гребенщиков: Дело в том, что общепринятая история «Аквариума» не соответствует действительности. «Аквариум», как известно, появился в 1652 году на Тортуге, незадолго до того, как остров был полностью монополизирован французами. И все приличные люди оттуда перебрались — кто в Порт Рояль, кто еще куда. Я помню, как мы, совсем еще не умея играть, участвовали в благотворительном концерте в пользу пострадавших от землетрясения, уничтожившего Порт Рояль в 1692-м. Помню этот дебош на площади… как же она называлась? Та самая, где сейчас стоит памятник декабристам, выступившим против запрета на рок-фестивали, что было интерпретировано как восстание. Много чего было: я даже помню, как мы играли на Крещении Руси.
Фото - Елена Чернакова
Так вы, наверное, и с Д’Артаньяном встречались.
Гребенщиков: Таких людей я знавал, и немало: и среди калужских, и среди казанских, и, конечно же, среди костромских. Но Д’Артаньян — это целиком и полностью вымышленный персонаж. Однако на ваш вопрос будет еще и философский ответ. Тут ведь какое дело: когда обитаемый континент тонет, люди, которые хоть чуть-чуть соображают, садятся на корабль и уплывают.
Откуда у вас такая тяга к небольшим российским городам, как та же Кострома, например?
Гребенщиков: Я бы сказал: к соразмерным российским городам. Вот Москва, например, несоразмерный город, а Петербург — это вообще иллюстрация к геополитическому тезису. Где здесь город? Здесь построили огромную декорацию, заселили ее, но она до сих пор такой декорацией и остается. Я очень надеюсь, что когда-нибудь найдется мудрый правитель, который преобразует Петербург в место, пригодное для жилья. Чтобы в России произошло то же самое, нужно вынести кощунственный предмет из мавзолея. Это ведь даже не человеческое тело, а предмет, который является объектом языческого поклонения и мешает жизни в России устроиться так, как надо. И православная церковь прекрасно это понимает. Вынести, похоронить — и все будет нормально. Он же был живым человеком, пусть грешником, но живым. И то, что устроили коммуняги, — это даже не кощунство по отношению к церкви, а неуважение воли покойного.
Чисто гипотетически, где бы вам лучше работалось — в современном Ленинградском рок-клубе или продюсерском центре?
Гребенщиков: Конечно, в рок-клубе! Его можно легко реорганизовать и устроить хороший центр сопротивления. Чему-нибудь. (Усмехается.) В продюсерском центре главным все же являются деньги, а это, с моей точки зрения, к музыке не имеет никакого отношения. Поэтому мне ближе рок-клуб. Жаль только, что он спился двадцать лет назад. Это было чудесное место, да и сейчас бы клуб имел влияние, потому что в Петербурге ведь масса молодых ребят, не группы даже, а творческие коммуны. Сейчас это самая жизнеспособная форма. Древнее и зачумленное понятие «рок» указывает только на могилу. Или ты умираешь сразу, или долго и мучительно на коммерческой сцене. Но так и так — это смерть, потому что ты делаешь не то, что хочешь, а то, что нужно.
Фото - Сергей Спиридонов
Что в таком случае вы скажете про последнюю пластинку Боба Дилана?
Гребенщиков: Дилан мне очень напоминает одного даоса из книги Роберта Ван Гулика: он забил на все в мире с такой силой, что его интересуют только те процессы, которые созерцает только он сам. Но иногда он имеет доброту поделиться результатами своих созерцаний с нами. На кой хрен ему это надо, я не пойму. Но он добр, а мы в меру своей тупости и понимания можем как-то разделить его плоды восхищения жизнью. Я к этому так отношусь. Это музыка, которая не имеет никакого отношения к сегодняшнему дню, как какой-нибудь канон, дошедший до нас из XVII века. Я уверен, что все, связанное с электрогитарами, — это уже полный бред. Вот Оззи Осборн — почти как Кобзон. Всякие люди, которые работают в этой области, стали как советская эстрада, все как на подбор. Sex Pistols — и те давно были бы советской эстрадой, если бы не Джонни Роттен.
Какая позиция по части алкоголя вам все-таки ближе — «Мама, я не могу больше пить» или «А ну-ка мечи стаканы на стол»?
Гребенщиков: Ну почему же «или»? Как там Пушкин говорил: «и гений — парадоксов друг». И то и другое! (Смеется)
Вопросы: Макс Хаген
Опубликовано в журнале Rolling Stone, №6 (июнь, 2007 г.)