Роккульт: Женя, начнем с самых свежих новостей: состоялась премьера клипа на песню Симпатичный мужчина, центральной темой которого стала такая близкая каждому современному жителю Москвы тема благоустройства. Расскажи, пожалуйста, об этом клипе.
ЕГ: Идея клипа изначально родилась у Паши (Павел Клинг – прим. ред.), который все это снимал. Он решил сделать такую коллажную работу и, в общем-то, ее и сделал. Но на первой же встрече по видео мы решили, что нужно туда что-то добавить. Нечто современное, что происходит в данный момент. Выглянули в окно. Увидели, что Москва играет красками, и решили ее в таком виде запечатлеть — в постоянном ремонте. В принципе это отражает и наше сегодняшнее состояние. Поскольку группа тоже существует в перманентном обновлении. И поэтому этот видос с нами очень резонирует, как и предыдущий клип Феникс, снятый другим Пашей — Игнатьевым, в нем все вертится вокруг человека, этот тотальный ремонт производящего.
Роккульт: Там была Москва подземная, а здесь, получается, наземная?
ЕГ: Да. Везде нужно что-то ремонтировать, что-то менять. Всегда нужно ковыряться в земле, что-то сверлить. Вечное разрушение во имя созидания. Деконструкция и одновременная конструкция всего.
Роккульт: Как давно ты в Москве?
ЕГ: Десять лет уже.
Роккульт: Москва изменилась за эти годы?
ЕГ: Да, очень сильно. Хотя бы в плане какой-то культурной жизни тусовки. Наблюдается очень серьезный прогресс. Иногда погружаешься в историю, когда приезжаешь на станцию метро Третьяковская или Новокузнецкая. Там такой законсервированный мирок где-то с 2007 года. А может, и с еще с более ранних времен: женщина играет на гитаре песню Noize MC, какие-то ребята крутят какие-то штуки на веревках. До сих пор можно встретить, например, эмо.
Роккульт: Да ладно, эмо уже давно не осталось. Они повзрослели и стали хипстерами.
ЕГ: Ну, кто куда. Кто-то сидит (смеется), кто-то умер. В общем, проделана огромная работа над собой всех граждан, которые тут все это время жили. Поменялись представления, о том, куда стоит ходить, а куда не стоит. Все начинают более-менее врубаться в светлые и добрые вещи. Например, вчера мы были на одном из концертов фестиваля Элвина Люсье в Доме Музыки. Сам маэстро приезжал и исполнял свои хрестоматийные минималистичные произведения, работающие со звуком в пространстве. Было удивительно встретить там половину тусовки, тех, кого ты, грубо говоря, видишь на рейвах. При том что музыка-то, на первый взгляд, совсем не очевидная для таких ситуаций, когда ты ходишь в антракте и постоянно здороваешься с друзьями и знакомыми.
Роккульт: Десять лет назад такого нельзя было представить?
ЕГ: Абсолютно никак. Может, и были какие-то тусовщики повзрослее, которые въезжали в такие тонкие материи. Но я что-то сомневаюсь, что их было так много. Дэнсили себе в Миксе, ну, и разве что ходили на какой-нибудь Coil и в Дом на Волкова.
Роккульт: Если образно говорить, то Москва для тебя, она какая?
ЕГ: Для меня это город, который тебя мало-помалу убивает, вытаскивает всю жизненную энергию, но при этом вдохновляет, не дает законсервироваться и загнуться. Он очень эмоциональный. Это самое ценное. Я думаю, в Европе люди, занимающиеся творчеством, не готовы так разорваться ни на сцене, ни на танцполе, а в Москве ты понимаешь, что по-другому быть не может, все такое мощное до абсурда. Именно поэтому, когда русские группы приезжают на какие-то шоукейс-фествиали, там все стоят на ушах. Потому что у нас очень обостренное чувство реальности, поскольку, понятное дело, здесь за всеми нужен глаз да глаз, следить за каждым, кто идет рядом с тобой. Слишком близко идет человек. Это напрягает. Кто-то тебе звонит. Зачем?
Роккульт: Как я понял, ты успел поездить с гастролями почти по всей России с ГШ и c NRKTK?
ЕГ: Да, было дело. Единственное, мы никак не попадем на Байкал, а очень хотелось бы.
Роккульт: Да, на Байкале, конечно, тоже хочется побывать!
ЕГ: Еще как. Дорогое, правда, направление.
Роккульт: Так вот, интересно, как принимают такую довольно специфическую группу, как ГШ, в условном Сургуте. Не бывает так, что публика немного охреневает от происходящего?
ЕГ: Слушай, мы давно не ездили в такие города. Обычно приезжаем, скажем так, на готовенькое. В Казань, Екатеринбург. Места с хорошими клубами и со своей сложившейся аудиторией. Но вообще не очень понимаю, почему житель Сургута должен охренеть — мы же очень приличные. Играем одетыми, говном со сцены не кидаемся.
Роккульт: К слову о Казани. В Википедии написано, что вы с Катей познакомились в этом городе.
ЕГ: Ну да, она там жила.
Роккульт: Расскажи, как это было.
ЕГ: Я тусовался у друзей, с которыми познакомился в ЖЖ еще в году 2006 и до сих пор с ними дружу. Они тогда были локальными звездами вечеринок, целое творческое объединение, и вот устроили мне концерт с моим электронным проектом. На следующий день пошли на выставку местного художника, которая была посвящена мухам.
Роккульт: Это не в Смене случайно?
ЕГ: Нет, Смены тогда еще и в проекте не было. Так вот, висели мухи эти в разных ипостасях. Пришла Катя и начала мух этих двигать (их можно было двигать) и смеяться. Я подумал тогда, что, наверное, с этим человеком было бы непросто иметь дело — слишком эмоциональный человек. Ну, и что в итоге получилось?! (смеется). В общем, мы тусовались, а потом я выяснил, что Катя – очень талантливый сонграйтер и отлично поет. Знаешь, вот пришлют тебе записи, и ты уверен на 90%, что они тебе не понравятся, а тут как бабахнет из колонок мощный и уверенный в себе артист! Мы на этой почве сошлись, стали общаться, присылать другу другу музыку. А потом стали думать о создании группы и в итоге играть вместе.
Роккульт: И как вам работается вместе? Никто не перетягивает одеяло?
ЕГ: В последнее время трудновато. Потому что Катя все время гоняет по Европам. У нее очень серьезный сольный проект, Kate NV, требующий большого вовлечения.
Роккульт: Нет ли опасений за будущее группы?
ЕГ: Есть. В принципе, мы в любой момент можем прекратить существование. Это длится еще с концерта в ЦДХ, где мы впервые сыграли русскую программу. Так что группа уже полтора года на грани распада. Это стало даже какой-то новой нормой для нас, как в жизни: ты же не знаешь, когда умрешь (смеется). Надо просто е..шить.
Роккульт: Поговорим о грядущем концерте. Он посвящен выходу альбому ОЭЩ МАГЗИУ на виниле. У тебя самого какие с винилом отношения? Коллекционируешь? Покупаешь?
ЕГ: Я очень люблю пластинки, правда, больше года не могу подключить проигрыватель, так как не пойму, зачем его вообще подключать: во-первых, и так есть чем заняться, во-вторых, у меня нет какой-то крутой саунд-системы, чтобы сидеть и слушать музыку. Есть студийные мониторы, на которых все равно, что слушать: винил или эмпэтришку. Но в плане какого-то артефакта винил очень важен. Правда очень жалко, что из-за хронометража на него не вошли Скульпутра и Руки – это бывшие ноги. Может быть, и выпустим потом отдельным синглом, по стороне на каждую песню.
Роккульт: А в детстве у тебя были пластинки?
ЕГ: О да, были сказки отличные музыкальные. Алиса в стране чудес, Али-баба — очень крутые. Еще Старик Хоттабыч годов 50-х. Что-то я недавно переслушивал… Ааа, Голубой Щенок, конечно. Это вообще вышак! Состав там сумасшедший. У нас на самом деле была попытка связаться через знакомых с Алисой Фрейндлих и что-то записать вместе. И почти это получилось. Но в последний момент она сказала: «Чуваки, я сейчас слишком занята театром. У меня все там. Сейчас не до вас». Ну, что делать? Придется подождать, когда Алиса Бруновна будет посвободнее.
Роккульт: До истории с винилом ОЭЩ МАГЗИУ вышел на аудиокассете, что, безусловно, тоже артефакт, но куда более неожиданный. Почему такой нетривиальный выбор?
ЕГ: Сейчас много кто выпускает кассеты, эта мода длится с года 2010. Наши немецкие друзья сами предложили нам издать альбом на кассете на своем лейбле. Мы и согласились.
Роккульт: Я вот даже не помню, когда последний раз слушал что-то с кассеты.
ЕГ: На самом деле есть люди, которые гоняют кассеты. И слава Богу. Мне нравится, как выглядит. Приятно открыть, развернуть обложку. Такое детское ощущение. Еще знаешь, приходишь домой, только купил какой-нибудь альбом и пытаешься сковырнуть с него этот чертов полиэтилен.
Роккульт: Альбом ОЭЩ МАГЗИУ был высоко оценен. Почти все ведущие музыкальные издания внесли его в топ-5 лучших релизов прошлого года. Ты ожидал такого эффекта?
ЕГ: Я вообще никогда ничего не жду. Я просто хотел сделать что-то живое, настоящее, интересное. Что-то с двойным дном. Музыка – это поиск. Научная почти работа. В основном, весь сонграйтинг тут лежал на мне. Потом мы эти песни обрабатывали, импровизировали. Делали какой-то грув. У меня была задача прыгнуть выше головы и написать песни не по приколу, а прямо настоящие песни. Наверное, мы все просто справились с задачей, раз всем так понравилось.
Роккульт: Среди источников вдохновения альбома назывались советские рок-группы 80-х вроде Звуков Му, а также композиторы-аванградисты начала XX в.: Мосолов, Протопопов, Животов и Стравинский. И, судя по обложке альбома и названию, культура тех лет тебе сильно импонирует. Чем тебя цепляет эта эпоха?
ЕГ: Мне нравится весь советский модернизм. Эта какая-то другая планета. Потому что вместе с революцией все сменилось, вся парадигма, все стало по-другому, и искусство стало другим. И это настолько естественный, положительный момент, что, конечно, удивляешься: как же потом взяли и все просрали. Успешно перешли опять на имперский стиль с соцреализмом и коринфским ордером в колосьях. Что поделаешь — это политика. Поэтому весь этот период – такая вспышка яркая, от которой до сих волны идут в разные стороны. Это действительно то, чем мы можем гордиться. Композиторы 20-х чуть менее известны, чем художники, но они не менее мощные, они хоть и опираются на европейскую традицию, на музыкальный импрессионизм, на модернистские штучки, в их музыке чувствуется русский нерв. Одно время для меня был важен Мосолов с его механистичными фактурами, повторяющимися простыми мелодиями, которые наслаиваются друг на друга и создают подобие сложного механизма. Тут музыка как будто играет себя сама, такой техно-эффект, машинный. И мы с Катей много импровизировали на гитарах в таком духе — играли какие-то атональные мотивы, которые смещались относительно друг друга, между ними создавалось напряжение. Потом эти заготовки использовали для новых песен. Сейчас период, когда импровизации мне стали напоминать струнные квартеты Шостаковича. Они очень ясные и прозрачные в отличие от его симфонических работ, и мы переняли некоторые принципы — когда одна тема рождается из другой, многослойность превращается в один бьющий со всей силы звуковой молот и т. д. При этом музыка самоиронична, но в то же время агрессивна и взвинченна. Вот и Шостакович в принципе такой – любит [вжарить]. (смеется)
Роккульт: Буквально вчера видел твое интервью, которое ты дал будучи в составе NRKTK в Уфе что ли, где ты будучи немного под градусом, толкал фееричные телеги, утверждая, что русская музыка закончилась на Шостаковиче.
ЕГ: Я там был прилично под градусом и феерично похоронил Шостаковича где-то на 40 лет раньше времени (смеется). Ну, конечно, я так не думаю. Были и остаются Губайдулина, советские кинокомпозиторы вроде Эдуарда Артемьева и Геннадия Гладкова, он написал музыку к фильмам Марка Захарова и тому же Голубому щенку (Не путать с Григорием Гладковым, который с гитарой и в шляпе). Потом еще Юрий Чернавский, который написал самые крутые поп-песни 80-х, в том числе для Пугачевой, половину репертуара Преснякова и Банановые острова. Сейчас в академической среде есть Раннев, Невский, Филановский, Сысоев, Широков и другие интересные композиторы новой музыки. В общем, конечно, русскую музыку хоронить не надо. Конечно, именно «музыкальной» музыки крутой довольно мало, где именно про ноты и тональные связи, а не только про звук, пространство, восприятие и прочие штуки.
Роккульт: Тебя раздражает, когда музыку ГШ называют авангардной?
ЕГ: Скорее забавляет. Потому что авангарда как такового уже нет, ушел этот термин. Теперь все это называется современной музыкой, новой музыкой, импровизацией. Можно сходить в консерваторию, послушать. Когда, например, играет МАСМ или Студия новой музыки. Мы же используем все наследие веков, как хотим. Вертим его и крутим. И это не значит, что мы не поп группа. Мы поп-группа нашей мечты, котрая мыслит свободно, старается не слишком впадать в ностальгию и упиваться футуризмом. Поскольку и футуризма явного тоже нет. Звук, выдающий себя за музку будущего — это переосмысленные опыты 90-х и 2000-х. Потому что новых технологий для извлечения совершенно новых звуков просто нет. Есть технологии, которые удешевляют и ускоряют процесс, которые упрощают написание музыки, есть новая идейная составляющая. Но сам звук — все тот же аналоговый синтез, цифровой, гранулярный и fm-синтез – все это осталось. Самое интересное, что наиболее значимые прорывы в звуке происходят сейчас в академической музыке. Когда композиторы используют разные подручные предметы, изобретают приемы для извлечения новых звуков из традиционных инструментов. Особенно, итальянцы в этом преуспели.
Роккульт: Вы с Катей неоднократно заявляли в интервью, что то, что вы делаете, является поп-музыкой. И вот сейчас ты это снова сказал. Но похоже, немногие вам верят, поскольку звучите вы не как традиционная поп-группа. Но мне кажется, ты имел в виду, мелодичность и доступность вашей музыки, понятной практически любому независимо от его музыкальных предпочтений. Так ли это?
ЕГ: Да, мы просто популярным языком объясняем какие-то нам интересные вещи. Вот поп и получается, то есть потенциально массовая история. Дело в том, что, если бы мы пошли по пути академическому, то преследовали бы другие цели. Академическая среда все же довольно закрытая и занимается исследованием более сложных и тонких материй, музыканты здесь те же художники, это уже из разряда искусства, а искусство не обязательно несет с собой удовольствие и развлечение. А нам нравится развлекательный эффект. То есть у поп-музыки задачи просты — чтобы слушатель либо порвался, либо отъехал. И что ты для этого применишь — наследие Аллы Борисовны или алеаторический метод — уже не так важно. У нас, в общем, простая система координат. Поэтому мы существуем в поп-традиции и прекрасно себя там чувствуем. И кстати, написать поп-песню крайне непросто, сложнее, чем играть фри-джаз, например.
Роккульт: Дэвид Боуи как-то сказал, что он никогда себя не рассматривал как рок-звезду, а скорее как художника в широком смысле, для которого жанры — это своего рода палитра, и он мог смешивать краски как хотел и примерять разные образы. Насколько эти слова применимы к тебе?
ЕГ: У меня совсем другая история, поскольку Боуи очень сильно привязан к тому, что он делал именно как персонаж. То есть, он сделал себя героем своей собственной истории. Он является центром своего творчество. Он и есть это творчество, и автор, и объект. А я скорее стараюсь уйти на задний план и дать музыке жить своей жизнью. И я ее уже через пару лет не узнаю, отношусь к ней отстраненно. Я переслушиваю какие-то вещи и представляю, что ко мне они не имеют никакого отношения, поэтому они раскрываются по-новому, и я сам начинаю их лучше понимать.
Роккульт: Вы играете в один с день с Буераком, который замахнулся на Главклуб, чего еще совсем недавно представить было нельзя. Как ты объяснишь взлет популярности Буерака, Пасош, ну, и всей этой пресловутой «новой волны», к которой вас любит относить критика?
ЕГ: За долгое время я понял, что природа успеха довольно иррациональна — ты дергаешь людей за какие-то нервные окончания, и они либо реагируют, либо нет. Но что меня лично не устраивает в новой популярной среди молодежи музыке, так это то, что ей не хватает радикальности: их творения слишком добренькие. Я за то, чтобы молодые группы были опаснее, противнее, тупее, прямее и страшнее. Чтобы у тех, кто лет на десять старше, мороз по коже бежал. Это потом подрастешь, стукнет тридцать и будешь рефлексировать. А сейчас надо хватить слушателя по башке, как следует.
Роккульт: Об этом по большому счету они все и поют. Такие гимны молодости.
ЕГ: Ну да, такое дело. Просто когда ты смотришь видео группы Гражданская оборона, тебя аж пробирает из монитора и домашней колонки. А когда попадаешь на некоторые новые группы живьем на фестивале, то ощущение, что между тобой и ними стена из оргстекла. При этом зал делает все дело за группу. Все стоят на ушах, потому что знают песни, им эти песни нравятся, они их поют. Зал играет концерт, а группа присутствует, как антураж. Мне эта ситуация непонятна.
Роккульт: Я за последние года полтора был на трех ваших концертах. И только один из них можно назвать рок-концертом, остальные два – в ЦДХ и Рабочем и Колхознице — больше напоминали перфомансы.
ЕГ: Класс!
Роккульт: Но я так понял, что подобные шоу – это скорее исключение из правил, да? И как вам в роли таких живых инсталляций, что ли?
ЕГ: Вот сейчас было лето, и мы в основном играли на фестивалях, а там надо как-то успеть ошарашить публику. Просто выдать 40 минут интенсива и свалить. В ЦДХ и РиК все свободнее — это наш концерт, в общем, дело скорее в количестве отведенного нам времени, чем в антураже. Но концерт в Рабочем и Колхознице для меня, честно говоря, был тяжеловатый.
Роккульт: Почему?
ЕГ: Знаешь, иногда тебе получается передать эмоциональную составляющую и сохранить легкость. А иногда ты просто рубишь дрова, что бывает довольно часто. И думаешь, что концерт так себе, нет динамики, развития, музыкальности. А потом оказывается, что концерт-то был хороший. Что это ты дрова рубил, а остальные прекрасно себя чувствовали. Тут сложно. Надо уметь чувствовать других людей и себя иногда держать руках. Потому что когда ты внезапно выпускаешь все эмоции на пустом месте — это тоже не очень классно. Мы с Катей называем это «эффектом маленького рокера». Это, знаешь, когда артиста распирает, но смысла в этом распирании нет. Его распирает от того, как он себя любит, как ему нравится быть на сцене, а не потому что он доносит какое-то сообщение. С «маленьким рокером» в себе надо бороться, задвигать свое эго за музыку и идею.
Роккульт: Кому и как приходят в голову идеи подобных концертов в неожиданных местах? Например, на Киевском вокзале?
ЕГ: Сыграть на киевском вокзале нам предложили люди, которые устраивают Ночь Искусств. Было очень круто.
Роккульт: Вы прямо на перроне играли или в здании вокзала?
ЕГ: Мы играли на перроне. Причем на фоне такого красивого фасада, который не успели отремонтировать до этого мероприятия, и он был в строительных лесах, так было даже круче и опять тема стройки появилась.
Роккульт: То есть вокзал работал в привычном режиме, поезда прибывали, отправлялись по расписанию, народ туда-сюда сновал, а вы стояли на перроне и играли?
ЕГ: Да, и реверберация была секунд 8. Ну, если стоять не возле колонок. И была очень теплая и добрая атмосфера, несмотря на то, что был дубак.
Роккульт: В одном из интервью ты как-то сказал: «У большинства музыкантов есть желание добиться какого-то лоска, а мы за сырой материал». Ты ведь не перфекционист и считаешь, что должна оставаться шероховатость?
ЕГ: Шероховатость должна остаться. Мне в колледже как говорили: «Покрытая лаком деревянная фигурка — это уже китч, а не покрытая лаком может быть художественным произведением». В общем выхолощенные какие-то штуки не знаю, зачем они нужны. раньше все старались отмелодинить голос на записи. И мы старались. У нас и музыка была другая, все по канонам было. А сейчас, чтобы кто-то двигал ноты, уже нельзя представить. Мы записываем все живьем, и это просто невозможно сделать идеально. И из-за этого материал становится более живым, дышащим. Но совсем грязь и лоу-фай — это уже перебор, многие современные группы прячутся за нарочито затуманенным звуком, то есть, ты записал все на убитую пленку, навалил реверберации, навел грязищи — и вроде как музыка получается, а если все это убрать и оставить чистые гитары и барабаны – уже какая-то скукота. Пусть лучше группа звучит убедительно и интересно при «включенном свете».
Роккульт: И напоследок еще немного о концерте в Тоннах. Сегодня была презентована новая песня Симпатичный мужчина. Еще какие–нибудь новые песни записаны? Будут ли они сыграны на грядущем выступлении?
ЕГ: Эту песню мы записали еще летом. Но не было понимания, как ее выпустить. Поэтому многие люди в комментариях к клипу написали: «Ну наконец-то!», поскольку мы ее играем уже давно на концертах. Работа над новым материалом ведется. Сейчас я дописываю текст для новой песни. Еще есть вещь, которая называется Только для вас. Мы ее часто играем в последнее время. И еще одна есть в работе. И еще две. К концерту, очень надеюсь, успеем доделать пару вещей и все же их сыграть. Очень хочется побольше нового материала. Хотя, если его нет, можно просто импровизировать.