Jinjer: «Мы — не музыкальный МакДоналдс»

Не знаю, какого было поклонникам группы, ждавшим украинскую команду столько лет, за сколько уже успели родиться и подрасти их дети. Последние, к слову, смотрели концерт прямиком с достаточно высокой барной стойки клуба 1930 Moscow — при родителях юные металхеды не пили, но неудобств у прочих зрителей в связи с этим не вызвали.

За сутки до выступления, в гостинице недалеко от клуба, мне посчастливилось побеседовать с Татьяной Шмайлюк и Евгением Абдюхановым – людьми интеллигентными и уже во многом европеизированными. Это действительно интересно: героям этого интервью изредка приходилось подбирать в английском альтернативу забывающимся русским словам. Ведь всего за десять лет из голодной и амбициозной команды выросли желанные гости на любом крупнейшем европейском метал-фестивале: от своеобразного, но любимого многими Wacken до авторитетнейшего Hellfest.

Группа Jinjer — коммерческая победа среди изначально русскоязычных коллективов, стремящихся сколотить европейскую аудиторию. Метал российский, украинский или белорусский в мировых масштабах кажется примитивным и неконкурентноспособным: история помнит единственный случай мирового признания восточноевропейской группы в метале – это Парк Горького. С того времени тяжёлая музыка сильно изменилась, вместе с ней вырос и местный, в частности, украинский метал.

Татьяна Шмайлюк: Наша музыка – расширение границ метала.

Евгений Абдюханов: И это не только метал. Это исследование границ музыки и, однозначно, экстремальной музыки. Если распределять по жанрам, то экстремальная музыка – это не только метал. В целом есть два направления экстремальной музыки – это хардкор и метал-сцена. И у нас, в нашей музыке, сочетается и то, и другое. Поэтому мы говорим, что занимаемся расширением границ экстремальной музыки.

ТШ: Насыщением её, да.

ЕА: Никаких обязательств ни перед лейблом, ни перед аудиторией при этом у нас нет.

ТШ: Полная свобода.

ЕА: Ничто не определяет наши творческие рамки, и мы пишем музыку, в первую очередь, для себя, как и подобает любому уважающему себя artist, то есть художнику. Все музыканты – художники, если это настоящие музыканты. Мы реализуем свой творческий потенциал и выражаем свой внутренний мир посредством нот. Вот что стоит за всем. Дело каждого – слушать или не слушать. Есть люди, которые с каждым новым релизом пишут: «О, это не то, что было раньше, мне это не нравится». Ответ на всё это очень простой: мы — не музыкальный Макдоналдс. Только в Макдоналдсе ты можешь заказывать одно и то же на протяжении десятилетий. Хотя есть группы, которые на протяжении своей карьеры не меняются…

ТШ: Рецепт прежний, ингредиенты тоже. Может быть, даже срок годности у них уже давно истёк. У меня иногда спрашивают европейские интервьюеры, почему наша группа больше не играет регги. А когда мы утверждали, что мы – регги-группа?

ЕА: Да, у нас есть две песни с элементами регги. Это даже не эксперименты: ну захотелось нам вот так – мы и сделали вот так. Захотелось по-другому – сделали по-другому. Никто не может нас заставить играть, сочинять определённым образом.

ТШ: А если кто-то пытается, мы сопротивляемся и делаем вопреки.

ЕА: А комментарии насчёт «уже не торт» есть по поводу каждого релиза. Мы выпустили в своё время Cloud Factory – сказали: «Где же металкор, куда он делся?» Выпустили King of Everything – написали: «Что это за рассыпанная гречка?»

ТШ: Не-не, «трудновысыпанный горох».

ЕА: Так назвали потому, что он был сложнее Cloud Factory, тяжелее, быстрее…

ТШ: Сложно объяснить, в общем.

ЕА: Потом мы сделали Micro, и точно такая же реакция. Выпустили Macro – сказали, что мы опопсели. Выпустили Wallflowers – спросили, что за тяжеляк, ничего не понятно. Такая реакция для нас – однозначный показатель нашей эволюции. То есть наглядного примера развития лучше не найти. Если ты выпускаешь музыку и из года в год все довольны, все пишут, что «это то, что мы хотели» – это значит, что ты – не артист, а во-вторых, что эволюции нет.

ТШ: Я благодарна тому факту, что в Jinjer у нас изначально не было границ или рамок. Мы можем делать всё, что угодно. Мы можем себе позволить выпустить альбом, который вообще с металом не связан, без всяких сайд-проектов. В этом кайф. Вот только поп-музыку я бы не включала в возможные жанры для Jinjer. Но поп всё равно проскакивает у нас, мелодика девяностых точно присутствует – Ace of Base, например. Но именно попсой, какая она есть, я могу побаловаться только в караоке. Захочется нам сделать хип-хоп альбом – сделаем. Люди уже знают, что от нас можно ожидать чего угодно.

ЕА: Никто же не говорил, что мы останемся в направлении своего дебютного альбома. Насчёт Jinjer можно вообще противоположное утверждать – каждый новый релиз будет отличаться от предыдущего. Возвращаясь к теме музыкального Макдоналдса: не сочинять же «куплет-припев-куплет-припев-проигрыш-куплет-припев», не делать «громко-тихо-громко-тихо», как сейчас делают все. Главное, чтобы было интересно музыкально. Наше кредо – удивлять людей и себя в том числе.

ЕА: Главное заблуждение коллективов – это утверждение, что английский язык – это путёвка «туда». Путёвка «туда» – это не английский язык.

ТШ: Как и не женщина-вокалист.

ЕА: Да! Вот это всё можно скинуть в одну когорту. Одни говорят, что мы популярные, потому что Танюха симпатичная, а ещё мы на английском поём – этим, якобы, всё объясняется. Если разобраться, то групп с красивой девушкой и поющих на английском миллион. Где они все? Все такие популярные, да? Нет, конечно. Нужно уметь играть, сочинять. И если хочешь быть популярным, то есть успешным в бизнес-составляющей, то садись в автобус и поезжай играть концерты.

ЕА: Это заблуждение. Если мы начнём сравнивать, то процент населения в европейской стране, позволяющий себе слушать тяжёлую музыку, будет в разы и разы больше, чем в России или Украине. Такая музыка здесь, на постсоветском пространстве, – это удел андеграунда. Это так, и с этим нельзя спорить. Именно поэтому у нас нет выдающихся коллективов, прорвавшихся зарубеж. Нет здесь основы, которая тебя пропихнёт. Ты формируешь фан-базу там, где ты живёшь: где родился – там и пригодился. По-хорошему, ты формируешь фан-базу на родине, а потом продолжаешь дальше продвигаться, расширяться. И, поскольку у нас здесь не может быть фан-базы, ничего толком не получится. У нас получилось, потому что наша фан-база формировалась не в Украине. Мы первый свой тур сыграли в Румынии. Никаких условий у нас тогда особо не было.

ТШ: Было только условие голода, условие нищеты…

ЕА: Да, никаких условий не было, нас ничто не выделяло на фоне других групп. Это факт – мы ничем не отличались от любого другого коллектива из Киева. В Киеве было множество групп, где красивые девочки пели метал. Чем мы от них отличались? Может быть, материал у нас был сильнее? Нам просто предложили поехать в тур по Румынии за ноль вложений. Мы взяли и поехали.

ЕА: У нас вот запланировано шестнадцать европейских шоу, и с нами будет украинская группа Space of Variations. Мы берём с собой коллективы, которые знаем, с которыми общаемся, с которыми нам нравится проводить время. Мы не разделяем людей по национальному признаку. Для нас по сути нет разницы: российская ли, украинская ли, польская, чешская, американская группа. Если это наши друзья или хорошие товарищи, талантливые ребята с хорошим материалом, то мы с удовольствием возьмём их в тур, когда представится возможность.

ТШ: И которые располагают нашим доверием, на которых можно положиться. Потому что если твой support-band не доедет, например, завтра, то тогда концерт может пройти не гладко.

ЕА: Как украинскую, наверное, нельзя.

ТШ: Ты ведь, слушая нас, не скажешь, что Jinjer — это этническая украинская музыка.

ЕА: Есть жанр лирической музыки – русский романс. Он не только российский, он общий – восточноевропейский. Потому что все мы (нужно быть идиотом, чтобы это отрицать) триста лет жили в одной большой Российской империи. И в нашей музыке есть доля русского романса. В нескольких наших песнях эта гармония прослеживается. В Украине, например, есть собственное направление тяжёлой музыки, которое зародила группа ТОЛ. Это знаковая украинская группа двухтысячных годов, и своё направление они называли sad-aggressive. И это однозначно есть в нашей музыке – тут мы своего рода последователи. И Танюха, и Рома, и Влад – мы люди, выросшие на ТОЛ. Я котирую 2009 год – «Клей. МО» прямо веха в развитии украинской тяжёлой музыки. Самобытность в этой группе однозначно есть, она прослеживается, и ей стоит уделить внимание. Более того, есть российская группа, которая тоже последователь этого направления – группа INVERTOR. В них есть тот самый sad-aggressive.

ЕА: Есть недооценённая музыка и недооценённые музыканты – примеров масса. Группа Opeth – крутой пример. Микаэль Окерфельдт – достаточно смелый человек, чтобы заявить: «Я больше не хочу гроулить, я не считаю, что мне это нужно». На концертах, пожалуйста, как дань уважения фанатам он может покричать. На записях он так больше не делает, и это больше не тяжёлая группа в плане «дж-дж-дж». Это пример нового стиля и творческого процесса, который заслуживает уважения в первую очередь. Но сколько людей его не поняли, сколько недооценили?…