«У него галлюцинации прямо на сцене начались». Как наркотики повлияли на Black Sabbath

По дороге мы приняли решение сменить название. Или, может, это было в одном из первых клубов, в которых мы играли, знаменитом гамбургском «Star Club». Он вмещал 400 или 500 человек.

Это было как раз после случая с Jethro Tull, и, вдохновившись подвигами Йэна Андерсона, я купил себе флейту и попытался сыграть на ней на сцене. Мы тогда курили много травы, я был сильно обдолбаным. Я держал флейту чересчур низко, так что только выдувал воздух в микрофон. Оззи ушёл за сцену, нарыл где-то огромное зеркало, вытащил его на сцену и поставил рядом со мной. Затем он постучал мне по плечу, я обернулся и крикнул: «Ооо!»

Ещё один прикол вышел, когда Оззи нашёл баночку пурпурной краски и раскрасил себе лицо. Там была большая стремянка за сценой, так он вскарабкался по ней, пока его голова не показалась над кулисами. Всё, что можно было увидеть, это пурпурная голова, появившаяся из-за задников. Такие сумасшедшие выходки помогали нам удержать остатки рассудка, которые у нас ещё оставались.

В те ранние дни у нас было несколько туров по Европе. Мы заехали в Швейцарию и спали там в одной комнате вместе со стаей крыс. Владелец заведения отобрал у нас паспорта, поэтому сняться оттуда мы не могли. Это было чуть ли не рабство, мы играли пять 40-50-минутных сетов в день, в выходные и по семь, а платили нам гроши.

Но у нас было много приколов, отчасти из-за того, что по случаю нам перепадали косяки. А Билл курил кожуру от бананов. Бананы он съедал, соскребая все остатки с оболочки, заворачивал её в тонкую фольгу, ставил в духовку, готовил, а потом скуривал это. Он заявлял, что его эта штука вставляет, что это круто, и очень гордился своей находкой.

«Билл что делает?»

«Аа, банановую кожуру свою готовит».

Наш первый альбом определённое время подержался в американских чартах, но мы туда не поехали. А после выхода «Paranoid», наконец-то съездили.

Мы ещё не были там известны, некоторые вообще думали, что Black Sabbath — это группа с чернокожими музыкантами. Но это продолжалось недолго, вскоре они поняли, что мы не совсем соул-группа. Тур шёл по восходящей, мы смогли потусоваться и посмотреть на другие команды. Мы выступали в Сан-Франциско и Джо Уолш [гитарист и вокалист, тогда играл в группе James Gang, позже стал участником Eagles – прим. Роккульта] курил там эту чёртову ангельскую пыль [ангельская пыль – жаргонное название наркотика фенциклидина – прим. Роккульта]. Прямо перед концертом Гизер сказал: «Сделаю-ка я одну затяжку этой штуки».

И Оззи за компанию. Они решили, что косячок раскуривают. Гизер рассказывал, что у него галлюцинации прямо на сцене начались, и это его напугало до смерти. В большинстве своем половину времени мы были не в себе. Но я в этом слишком деятельного участия не принимал. Я, конечно, не святой, но считал, что благоразумнее сохранить свою голову ясной. До определённой степени.

В Англии было полно гашиша, дури и колёс, но, когда мы были хедлайнерами в лос-анджелесском «Forum’е» осенью 1971-го года, я познакомился с кокаином. Я сказал одному из роуди: «Как-то я себя очень устало чувствую».

Он ответил: «Отчего бы тебе не занюхать дорожку кокса?»

«Не, не хочу я ничего такого делать».

Он был американцем, так что был в курсе всего этого. И сказал: «Ты будешь в порядке. Просто сделай понюшку перед выходом».

Я нюхнул, и подумал: «Как здорово!» А теперь пройдем на сцену и сыграем! Так оно и было. На сцене я ощущал себя офигительно, и, конечно, в следующий раз у меня уже было немного порошка перед выходом на сцену. Потом я делал это всё чаще и чаще, как это обычно получается.

Думаю, это был самый конец третьего американского турне, когда мы впервые выступали в «Hollywood Bowl». У меня не осталось кристально чистых воспоминаний по поводу этого шоу, потому что в конце я свалился в изнеможении, упал в обморок из-за упадка сил. Помню только последнюю песню, и всё. Доктор, осмотревший меня, сказал: «Садись на первый же самолёт до Англии и лети домой, просто отдохни».

Я был на грани нервного срыва, поэтому мне прописали валиум в больших дозах. Я целыми днями был похож на гребанного зомби. Мне действительно нужен был отдых. Все это из-за нашего образа жизни: постоянно в турах, без сна. И из-за наркотиков, я так полагаю.

Биллу диагностировали гепатит, его положили в больницу. Он все время таскал с собой ржавый нож и, когда как-то вскрывал им моллюсков, порезал руку. Он говорит, что порезался или ножом, или о раковину. Будучи вегетарианцем, Гизер не мог достать и половины еды, которая ему была нужна, а комбинация этого обстоятельства с наркотой сделала его ужасно тощим. У него образовались камни в почках, и он тоже оказался в больнице. Мы все разваливались на части. Оззи, наверное, вёл самый нездоровый образ жизни из нас, но он единственный остался на ногах.

Все мы очутились в нокдауне, а Оззи? Он был здоров, как бык.

Достаточно много времени ушло у нас на написание и отработку материала для альбома «Volume 4». Не то, чтобы стало сложно придумывать песни, просто паб был всего в миле, и мы чаще ходили туда пропустить по стаканчику.

Запись заняла шесть недель, может даже два месяца. Во время этого процесса мы установили кое-какую аппаратуру в доме в Бел-Эйре, где и написали последние вещи. Там была другая атмосфера, у всех было яснее внимание, и стояла задача: «Мы должны это доделать».

Мы всё ещё маялись дурью и по-дурацки прикалывались, но идеи и песни появлялись быстро. Может, этому способствовали также и горы кокаина — этого добра у нас было вдоволь. Его привезли в запечатанной коробке размером со спикер-кабинет, набитой пакетами, покрытыми воском. Вы сдираете воск, а внутри чистый, фантастический порошок, целые горы. Это было как у Тони Монтаны в фильме «Человек со шрамом».

Вываливаешь кучу на стол, разрезаешь ее и нюхаешь. Уорд брал дозу, потом и все остальные музыканты, много женщин и новых «друзей» появлялись в доме. И все делали по нырку.

Одним солнечным днём мы сидели в комнате с телевизором вокруг стола с вываленным на него кокаином, а также травкой. В доме повсюду были установлены кнопочки. Билл решил, что они служат для вызова прислуги и нажал на одну, но это была тревожная кнопка для вызова полиции Бел-Эйра. Всего несколько минут спустя я встал и увидел в окно около семи или восьми полицейских машин на подъезде к нам. Я заорал: «Быстро, полиция!»

Все зашлись: «Ха-ха-ха!»

«Я серьёзно, это полиция!»

Снова: «Ха-ха-ха!»

Я буквально взял в охапку одного из них и сказал: «Взгляни!»

И наконец: «Ой, это полиция!»

Мы живо сгребли весь кокс и дурь со стола. У каждого в комнате были свои собственные заначки, так что мы ломанулись туда занюхать как можно больше перед тем, как смыть остатки в унитаз. После чего мы сказали одной из домработниц: «Быстрее, открывай им дверь!»

Она так и сделала, и полиция зашла внутрь. Мы сидели в зале, притихшие, с широко раскрытыми глазами. Они спросили: «Что тут происходит?»

«Ммм, да ничего… А что?»

Можно смело говорить, что мы были не в своей тарелке. Они захотели узнать, что мы тут делаем, и мы рассказали, что сняли дом и т.д. Это был сущий ад. Если бы нас обыскали, то закончилось бы всё очень печально. Но они ушли после того, как мы объяснили, как ошибся Билл.

Мы были сильно взбудоражены. Естественно, после этого пошло: «Вот, блин, ничего не осталось, чувак! Скорее, звоните этому парнишке снова. Зовите его опять!»

Делами нашими тогда управлял Дон Арден, а его дочь, Шарон, помогала ему. В основном дела группы проходили через меня, так что я часто контактировал с ней, обсуждал, где мы будем жить, репетировать, записываться и все такое.

Мы все поселились в огромном доме, гараж которого превратили в студию для репетиций. Следующим шагом должно было стать выдвижение идей, но до этого не дошло. У нас опять была куча кокса. Хождение по вечеринкам, продолжение банкетов дома, а после — попытки писать материал. Это было тяжело. Но что делало процесс совсем невозможным — это Оззи, который в работе совсем не участвовал. Он был на другой планете. Мы пытались подтолкнуть его: «Идеи какие-то есть?»

«Нет, ничего в голову не лезет».

После чего отрубался на диване. Это угнетало, потому что повторялось снова и снова. Это был путь в никуда.

Мы провели там месяцы, а Оззи почти не пел. Мы не могли даже поговорить с ним нормально, потому что он глотал столько выпивки и наркотиков, что постоянно был в отключке. Мы все злоупотребляли, но он делал это на совершенно другом уровне. Мы ещё могли что-то создавать, но спиртное и наркотики по-разному воздействуют на людей. Думаю, что у Оззи пропал интерес к чему бы то ни было. У нас было около трех идей, музыкальных, но мы не знали, куда двигаться дальше без участия Оззи. Мы написали песню, а он заявлял: «Не хочу тут петь».

Он попел немного под Children Of The Sea, но кончилось всё пшиком. Наконец, мы дошли до предела, когда сказали себе: «Если у Оззи ничего не выходит, то нам нужно или распустить группу, или найти кого-нибудь другого».

Я пришёл к выводу, что мы должны поставить Оззи ультиматум: «Или ты что-то делаешь, или мы тебя заменим». Так и получилось. Билл разговаривал с ним с сказал: «Слушай, нам нужно двигаться дальше».

Это было печально. Мы десятилетие были вместе, но пришли к тому, что больше не можем полагаться друг на друга. Вокруг всё кишело наркотиками: кокаин, кваалюд, мандракс. Ещё было пойло, ночи до утра, женщины и все остальное.

Паранойя накрывала тебя всё больше, и ты думал: они ненавидят меня. Мы никогда не дрались, но это трудно — находить взаимопонимание с кем-то, общаться с ними, решать проблемы, когда все под кайфом.

По каким-то причинам последним мудаком почему-то остался я. Оззи, кажется, думал, что это я подталкиваю всех, говорю от имени группы и мучу воду. Кто-то должен был сделать ход, сделать хоть что-то, иначе мы бы так и остались на месте, в дурмане. Так вот оно было.

Истории взяты из книги Toni Iommi «Iron Man: My Journey through Heaven and Hell with Black Sabbath».