12 цитат из книги Елены Михеевой «Zero book» о группе Zero people

Александр Красовицкий о конфликтах в школе

…В посёлке я ходил на греко-римскую борьбу, и у меня были какие-то навыки. Я всегда, когда дрался, что случалось нечасто совсем, не столько бил, сколько заламывал. Полагается отступать, а я, наоборот, шёл вперёд и хватал за корпус. Поскольку у меня от природы очень сильная спина, я без проблем человека практически любого веса отрывал от земли, клал на неё и садился сверху. Вот я, помню, так с этим чуваком и поступил. Он был примерно моей комплекции, поэтому это всё вообще никаких проблем у меня не вызвало. «Чё, — говорю, — охренел?!» И тут же, поскольку это прямо на перемене происходило, какая-то училка подбежала, нас разняли. И больше с этим парнем у меня не было ни конфликта, ничего, ни до, ни после — это я точно помню.

Я пытался выяснить, что это было вообще. Кто-то «через вторые руки» сказал, что он просто хотел доказать, что может мне заехать. Я был отличником. В Магадане я выделялся интеллектом, естественно. При этом я не был главным, никогда не стремился к этому, никогда не пытался играть роль лидера. Прикольно же такому врезать: он вроде в чём-то своём крутой (всем списывать даёт), а в остальном вроде нет. Ещё я быстро бегал на физкультуре, но был не на первых местах точно. Видимо, у него было желание самоутвердиться. Бить кого-нибудь такого же — неинтересно, бить слабого — тем более. А тут — умника побить. Вот только это оказалось невозможно, потому что умник-то с двойным дном.

Юлия Ивановна, мама Саши Красовицкого, о воспитании

Мы абсолютно не задумывались над тем, как он проводит время. Моего мужа Мишу мать воспитывала на книгах, чтобы он во дворе не связался с какими-нибудь компаниями. У нас тоже было много книг, но, конечно, мы вырвали его из той компании, что была на Оле. Ну а что сделаешь? Ничего не сделаешь. Надо было отправить его в другую школу, но об этом мы тоже не подумали. Эта была в новом районе, в домах по соседству получали квартиры те, кто раньше жил в бараках. Поэтому она была неблагополучной. Там его спихнули с лестницы, он потом полтора месяца был в гипсе…

Нам и в голову не приходило, что может быть по-другому. Мы росли сами по себе и так же росли наши дети. Это, наверное, минус. Сейчас всё по-другому. Мы тогда считали, что воспитанием занимается государство, и доверяли ему. А любовь — это было стыдное дело в наше время.

Александр Заранкин о семейных традициях

Но, опять же, задушевные разговоры за ужином — такого вообще в семье у нас не было. То есть мы ужинали как-то, но я вот не помню, чтобы мы сидели все вместе за столом. При этом помню, как мы пели романсы. У нас в семье все поющие — отец, мама, я и сестра. Она училась в музыкальной школе на фортепиано, закончила её, в отличие от меня, и умела играть.

Сестра брала ноты, ставила их на пианино и играла. А мы все стояли и пели хором. Я до сих пор помню эти романсы, даже могу сейчас спеть некоторые из них — «Утро туманное, утро седое», например. Просто вечером кто-то мог сказать: «Давай-ка, сыграй-ка!» И вот это, пожалуй, единственный такой момент семейной коммуникации, который я могу вспомнить.

Александр Красовицкий о своём опыте выступлений в детстве и юности

Самое страшное воспоминание — как однажды забыл слова. Это классика. ДК, играет пианино «там-дара-там-там-там-пам», начинается первый куплет — а я его забыл… Концертмейстер продолжает, думает, что я сейчас начну. А я нет, я стою. И она играет-играет-играет… Доиграла до конца песню: «Пам!» — я поклонился и ушёл. Это была реальная история, и это ужас. В зале свистели, улюлюкали, то есть всё как полагается — ушат говна был вылит. И почему-то после такого позора я всё равно пел. Какой-то странный я был ребёнок — нормальный бы разрыдался и никогда больше на сцену не вышел…

Юлия Ивановна, мама Саши Красовицкого, о выборе профессии

Я абсолютно нормально отнеслась к тому, что Саша бросил науку. Если делаешь то, что тебе не по душе, — это болезнь и смерть. Жизнь должна быть интересной. Человек должен заниматься тем, что ему нравится, тогда он проживёт долго и счастливо. Чего я и желаю своим детям, внукам и правнучке.

Александр Заранкин об образовании

От школы я пытался отлынивать, начиная с первого класса, ссылаясь на какие-то недомогания. Уже в третьем классе папа забрал меня оттуда, и я учился только в музыкалке. Для меня нет таких понятий, как химия, физика, геометрия, алгебра, — я ничего этого не знаю, не проходил никогда в жизни ни одного предмета.

Это называлось «сдавать экстерном». В том смысле, что я дома буду по учебникам всё изучать и раз в полгода приходить в школу. Но понятно, как это происходило. Это была не взятка, это был какой-то тортик и убедительный монолог моего папы о том, что мальчик очень музыкальный: «Мы растим Баха, вы троечку ему поставьте по истории, больше ему не надо. Дату Куликовской битвы он выучил, но больше, пожалуйста, с него не требуйте». Это вполне всех устраивало.

Александр Заранкин о тяжёлой судьбе академических музыкантов

В первый раз я получил удовольствие, когда выступил с Animal ДжаZ. Концерты, которые я играл как пианист, — это тоже стресс бесконечный. Даже когда я уже в целом расслабился и дома играл Limp Bizkit и всё, что мне хотелось, в выходах на сцену в качестве академического музыканта не было ничего хорошего. Только в роке я почувствовал, что на сцене мне классно.

Я очень сопереживаю академическим музыкантам. Мне кажется, что им так тяжело, так трудно не спиться и прожить долгую жизнь… Конечно, самые крутаны садятся со своей виолончелью и тоже получают полное удовольствие, как я в Animal ДжаZ.

Александр Заранкин о своём 2007-м

…И вот когда я взял первый аккорд, Михалыч начал петь, я на него посмотрел, он на меня посмотрел, я понял, что именно в этом дуэте наше взаимодействие имеет бесконечные перспективы. Я на сто процентов знаю, что он будет делать дальше, где он сделает паузу, где надо замедлиться, где надо ускориться, — я просто с закрытыми глазами буду идти вслед за ним, и так будет всегда. Никогда до этого у меня такого не было, а тут я просто сел, он стал импровизировать голосом, и я понял, что это моё, я могу жить в этом пространстве. До появления Zero people оставалось ещё долгих четыре года. Но это ощущение меня не покидало. Я знал, что в какой-то момент мы с Михалычем начнём делать что-то вдвоём. Потому что в Animal ДжаZ под клавиши игралось по одной-две песни за концерт. Было классно, но мало.

Александр Красовицкий о песне "Маятник"

Есть такой футболист Зинедин Зидан. Я обожаю этого спортсмена, миллион раз пересматривал все эти его круговые финты. И вот я где-то прочитал, что стиль передвижения Зидана по полю очень похож на болеро. У него действительно манера такая крадущаяся, у меня она очень похожая, если говорить о передвижениях по сцене. Это особенно заметно в Animal ДжаZ — я как будто приседаю при каждом шаге. Потому что на самом деле я же полуслепой — выступаю без очков, без линз — и двигаюсь по сцене интуитивно, чтобы ни на что не налететь. Я вообще не идеально ориентируюсь в этом пространстве, поэтому перемещаюсь с опаской, одновременно делая это довольно быстро. В общем, что-то общее у нас точно есть, в то же время Зидан — это просто космос. Он как Барышников.

И в этой песне есть к нему отсылка. «Балетное па с опорой на пустоту» — это Зидан. А дальше уже я начинаюсь: «Одним движением заставить умереть мечту» — сколько в жизни происходит таких штук, когда очень быстро всё рушится…

Александр Заранкин о песне "Пит-стоп" и музыкальных экспериментах

Это тоже период бури и натиска, смелых экспериментов, когда я покупал себе разные интересные девайсы и думал, что чем больше их у меня будет, тем лучше. Отчасти это работало, я их тогда и в Animal ДжаZ тоже использовал. У нас был терменвокс, заказанный мной на e-Bay. Там же в японском интернет-магазине я купил замечательный мелодион фирмы Hammond, которым был очень доволен. По-моему, я увидел, как классно используют его Gorillaz на концертах, и мне очень захотелось воплотить что-то такое и у нас.

Я написал на мелодионе рифф — мелодическую короткую фразу, предложил её Михалычу. И мы сделали такую танцевальную композицию. Я включал мелодион в примочку, он шёл в дилэй и даже, наверное, в некий лупер, что позволяло мне, сыграв один раз эту последовательность, зациклить её и дальше уже нанизывать поверх биты и одновременно начинать играть на клавишах. Потом я снова возвращался к мелодиону, чтобы сыграть какие-то другие партии. Это тоже было из серии «человек — оркестр». Тогда я был этаким осьминогом, который пытался это всё сделать одновременно.

Александр Красовицкий о песне "Стена"

Как говорил Маяковский: «Я такой большой, — он же был высоченный, — и такой бесполезный». Вот я себя так же ощущал. Я внутри большой: у меня такая душа, у меня столько тепла… И я таким одиноким себя чувствую, таким потерянным и брошенным, никому не нужным в этом мире, и песни мои никому не нужны, и одна группа, и вторая — у нас давно концертов не было и хрен знает, когда будут (это происходило ещё не в карантин). Вот с таким ощущением я начал писать этот текст.

«Скажи, каково это жить, когда твоя любовь такая огромная…» и такая ненужная! А потом слова стали цепляться за слова. Я ходил по дому из комнаты в комнату и прямо в процессе этого путешествия по своему микромиру писал строчку за строчкой. В какой-то момент упёрся в тупик. Сел, понял, что надо отложить. И уже вечером, выпив буквально граммов 20 вискаря, сидя на нашем же балконе и куря сигары, дописал припев окончательно. Текст родился за один день. Это редчайший случай для меня. Обычно я пишу мучительно. Могу делать это месяцами, возвращаясь, исправляя… С гордостью послал написанное Заранкину, он ответил: «Офигенно!». И всё.

Александр Красовицкий о своевременной поддержке

В итоге я увлёкся, находясь в таком состоянии, и стал петь в голос. В какой-то момент пришёл в себя, посмотрел на бомжей, а они так глядят на меня, мол, ку-ку, что ли, совсем? Я им: «Мужики, я типа это, да?» Они: «Ага». Я: «Простите, увлёкся. У меня последняя песня для альбома, я замучился текст писать, это двадцатый вариант. Я просто уже не понимаю, хорошо это или плохо. Вот решил про себя пропеть…» И один из них такой: «Слушай, хороший текст!»