О Joy Division все знают в основном по их дебютному альбому Unknown Pleasures. Действительно, за счёт относительного разнообразия готического, басового звучания первого альбома, которое затем переймут другие пост-панк-команды, группа ещё в период своего существования завоевала некоторую популярность у слушателей. Повлияли также два телеэфира, на которых группа представила песню Shadowplay и сингл Transmission.
Гораздо меньше говорят о втором альбоме Closer, который не только концептуально продолжает Unknown Pleasures, но и превосходит его в своей цельности. Но обо всём по порядку.
После выхода дебютника и европейского турне в начале 1980 года группа приступает к записи нового материала. В марте они записывают второй альбом Closer, выход которого планируется на начало мая. В апреле они выпускают свой самый успешный сингл Love Will Tear Us Apart.
Кёртису, между тем, становится всё хуже. Его прогрессирующая эпилепсия усугубляется бесконечными внутренними и семейными драмами.
На лето 1980 года группа планирует тур по Америке. И все планы обрываются, когда за день до вылета группы в Нью-Йорк Кёртис кончает с собой.
Для инструменталистов группы Бернарда Самнера, Питера Хука и Стивена Морриса его смерть стала неожиданностью, но если смотреть на эволюцию Кёртиса как автора, то можно предположить, что такой конец был вполне закономерным.
Если Unknown Pleasures, жанрообразующий альбом для пост-панка, работа хоть и мрачная, но не доходящая ещё до абсолютного эмоционального дна, – звучание хотя бы оттеняют динамичные по меркам пост-панка Disorder, She’s Lost Control и Interzone – то Closer – это уже абсолютная вещь в себе, цельное и последовательное повествование о порочной природе мироздания, разложении и смерти.
Обратимся к альбому.
Всё начинается с похожей на музыкальное сопровождение древнего кровавого ритуала Atrocity Exhibition, где перед лирическим героем предстаёт галерея малоприятных образов: тюрьмы, гладиаторские арены, места массовых казней – и жаждущие зрелищ толпы. Все эти ужасы существовали в нашем мире, существуют и будут существовать дальше, говорит герой. Более подходящее начало для такого альбома трудно представить.
Её сменяет песня Isolation, где тематика очевидна по названию. Картину довершает куплет, где лирический герой исповедуется матери, а последняя строчка “I’m ashamed of the person I am”. С учётом того, что это серьёзный текст без намёка на иронию, это многое говорит о восприятии Йеном себя.
Дальше – коридор из песен Passover, Colony, A Means to an End, которые одна за другой всё сильнее развивают не просто мрачную, но беспросветную атмосферу альбома на уровне как мелодии, так и текста. В kbhbrt всё так же сквозят метафорические крики героя о помощи, всё более явным становится грянувший внутренний кризис. Реальность вокруг героя искажается, в образном ряду появляются стервятники, злые псы и распавшиеся семьи – и всё это на фоне мелодий, строящихся на мрачных бас-партиях.
Следом группа вгоняет нас в транс гипнотической шестиминутной Heart and Soul, голос Йена уже окончательно срастается с общим гнетущим музыкальным фоном. Теперь, когда внешняя реальность перестала иметь для героя какой-либо смысл, распадается уже его внутренний мир. Герой теряет контроль над собой и своей жизнью, он становится влеком страстями и еле живым голосом признаёт, что на большее уже и не способен. Прошлое становится частью его будущего, возникает образ неразрывного порочного круга.
Гипнотический транс перетекает в сильное внутреннее напряжение на Twenty Four Hours, динамика альбома достигает пика. В конце песни Йен в последний раз констатирует, что у лирического героя (то есть, у него самого) всё пошло наперекосяк и надо каким-то образом исправить положение. Однако спасительная мысль уходит в пустоту, и герой утрачивает последнюю надежду.
Сомнений в этом быть не может: дальше мы оказываемся в The Eternal – заупокойной песне о похоронной процессии. О чём говорить, если местом успокоения для героя становится кладбище? И всё же художник не может умереть просто так. Напоследок надо вспомнить о прошедших прекрасных моментах бытия и убить их в своей памяти, что и происходит в завершающей песне.
Лебединой песней на альбоме становится песня Decades. Песня об измождённых молодых людях, столкнувшихся с жестокой реальностью и потерявших веру во что-либо в этом мире.
По справедливому замечанию музыкальных критиков, Кёртис превращается здесь в Синатру и проникновенно поёт о том, что всё уже потеряно. Атмосферу безвыходности подчеркивает инструментальная часть, похожая на прыжок в водопад. Перестав во что-либо верить, герой будто прыгает вниз, и стремительным потоком его и всё, связанное с ним, уносит в океан безвременья, в пучины невоплощённых мечтаний и несбывшихся надежд.
Так кончается альбом. Но настоящим и логичным его завершением вполне могла бы стать песня In a Lonely Place, которая была выпущена уже только группой New Order вместе с Ceremony. Тем не менее, сохранилась демоверсия, записанная ещё с Йеном. И она ужасает.
После этой песни нет уже ничего. Ударная партия звучит, как сопровождение на плаху. От синтезаторной партии веет загробным духом озера Коцит. Про Йена и говорить не приходится. В низком качестве записи его траурный голос окончательно теряет живое звучание. Поёт покойник, и поёт он про то, как гладит могильный мрамор, как ему осточертел солнечный свет и что он хотел бы видеть глаза любимой, но видит только палача.
In a Lonely Place – это эпитафия самому себе, после которой Йену как автору было уже некуда двигаться. Дальше Joy Division быть уже не могло. На смену старым порядкам закономерно пришли New Order.
Joy Division стали одной из первых пост-панк-групп и во многом провозвестили своим творчеством готик-рок и дарквэйв (наряду, например, с Siouxsie & The Banshees). В восьмидесятых новообразованные New Order снова стали новаторами, но на этот раз в производных от пост-панка жанрах, а именно новой волне и синти-попе. А Йен вместе с проектом Joy Division навсегда остался в истории, подобно библейскому зерну, которое упало в землю и умерло в ней, но дало миру прекрасные новые плоды.
P.S. Кто-то небезосновательно считает, что смерть Кёртиса позволила коммерциализировать наследие коллектива и что Joy Division слушают и помнят не меньше, чем существующих почти сорок лет New Order, исключительно благодаря трагическому образу фронтмена. Действительно, жизнь, творчество и смерть Йена Кёртиса в огромной степени мифологизированы, и эта статья, пожалуй, только продолжает эту тенденцию.
Тем не менее, альбом Closer стоит воспринимать как исследование мрачнейшей стороны человеческого сознания через призму персонажа, погружённого в собственные страхи и разочарования настолько, что выплыть обратно не представилось возможным. Конечно, такое исследование не вполне уникально: до Кёртиса был как минимум Ник Дрейк, после — как минимум Курт Кобейн. И всё же красота и достоверность, с которой они изображают собственный внутренний распад — вот это уже уникально у каждого из них.
Здесь важно понять: главное — не пытаться уподобляться персонажам, поющим о внутреннем декадентстве, по определению глубоко неустроенным людям. Запечатлённое ими можно использовать, чтобы поверхностно прочувствовать то, чем они жили. А вот проецировать их опыт на собственную жизнь, возводить культ вокруг фигур таких героев и уж тем более пополнять кошельки людей, пытающихся нажиться на их наследии — вот что действительно не стоит делать. Самый верный путь — проживать свою радость и печаль. Именно так делали и Дрейк, и Кобейн, и Кёртис.
