Корреспондент Rockcult.ru Григорий Князев встретился с Владимиром «Корнеем» Корниенко — известным московским сессионным музыкантом, участником музыкальных коллективов Найка Борзова и Земфиры, и поговорил с ним о новом альбоме, пути в музыке, особенностях работы с разными артистами и King Crimson.
Г.К.: Знаю, ты пишешь новый альбом. «Знак единица» был более рок-н-ролльным, «Солнце на поводке» — более лирическим (хотя и там были ударные номера). Будет ли как-то отличаться от них третий альбом?
Корней: Да, там будут и лирические, и ударные номера (но больше ударных). Наверное, он будет более внятным мелодически. Я перешел к какой-то рубленой конкретике. Раньше я был несколько склонен растекаться мыслью по древу
Г.К.: Вы еще работаете. Кто-то, кроме тебя, музыкантов, продюсера, уже слушал новые вещи?
Корней: Ну, я вот сегодня (22 января – Г.К.) отослал менеджеру новый сингл, который мы скоро будем запускать.
Г.К.: Когда ориентировочно и о чем он будет?
Корней: О сроках, думаю, лучше спросить у Лены (менеджера – Г.К.). Конкретно сейчас мы делаем radio edit. Песня длилась 4 минуты 49 секунд, на радио это не возьмут. Мы делаем 3:30, благо, песня это позволяет.
Г.К.: Знаю, что ты не только сольным творчеством занимаешься, но и сессионно играешь с Найком Борзовым, с Земфирой. Этот длительный опыт работы как-то накладывает отпечаток на собственное твое творчество?
Корней: Да, конечно. Вообще, накладывает отпечаток все, что я слышу, не говоря уж об опыте работы, в который ты непосредственно вовлечен. Тем более с такими мощными артистами как Земфира или Найк.
Г.К.: У них, наверное, какой-то разный подход, в том числе и к общению с музыкантами?
Корней: Естественно. Это в том числе завязано на личном темпераменте каждого из них, на личном музыкальном видениии. Конечно, это разная история всегда – но тем и интереснее. Это очень похоже на жизнь.
Г.К.: Ты участвовал в записи последнего альбома Найка. Были ли какие-то мысли, идеи, концепции относительно гитарного звука, которые не вошли в альбом.
Корней: Куча! Начнем с того, что мы работали с продюсером. Влад Афанасов выступил саундпродюсером альбома. Ну, и я соблюдал субординацию по отношению к нему, поскольку я как гитарист, как активно проявленный музыкант, склонен добавлять какие-то идеи, которые, возможно, вредят песне, отвлекают от нее. И одна из функций продюсера заключается в том, чтобы мне вовремя говорить «Стоп!». И Влад с этим восхитительно справляется. Всегда есть какие-то вещи, которые мне остаются – ну и здорово! Я использую это на сольных альбомах.
Г.К.: Последний альбом Найка вышел под конец довольно мрачным. Тебе каково было подстраиваться под такое переменчивое настроение альбома?
Корней: Ну, я люблю и Cocteau Twins, и Sonic Youth. Благодаря какому-то слушательскому и музыкантскому опыту я понимаю всю ту творческую вселенную, которой является Найк, и в его вселенной есть место разным атмосферам и настроениям, которые мне понятны.
Г.К.: Есть какой-то особенно любимый номер с этого альбома?
Корней: В этот раз, пожалуй, «Поцелуй и укус».
Г.К.: Знаю, ты учился на переводчика, но занимаешься всю жизнь музыкой. Как это совмещалось, в чем была цель и смысл?
Корней: Поступление в вуз на специальность переводчика было волей моих родителей. В 1998 году в городе Донецке родители не были уверены, что музыка положит хлеб на стол. О ту пору и в том месте их можно было понять, поэтому они, наверное, поступили правильно. Кроме того, обучение переводческому делу позволило мне не превратиться окончательно в профессионального идиота от музыки. Ну, и позволяет без труда читать англоязычные тексты о музыке и обо всем, что происходит в мире.
Г.К.: Такой личный способ не потеряться в мировом музыкальном контексте?
Корней: В том числе. Кроме того, это была хорошая институтская тусовка. Прекрасные люди, дай Бог им всем здоровья. Со многими продолжаю поддерживать связь, многих вижу в том числе и в Москве. В общем, я очень рад, что это случилось.
Г.К.: Есть ли по времени какие-то различия при работе над своим и над чужим, над отдельными треками и над целыми альбомами?
Корней: Да, конечно. К Тане Зыкиной меня пригласили на один день. С другой стороны, с Найком мы как-то целый альбом записали за два дня. В любом случае, «брать такси и ехать», и все равно это период какого-то такого творческого взрыва, который целый день длится.
Г.К.: Но есть же и какой-то подготовительный этап всегда в работе дома.
Корней: Не всегда. С Найком последний альбом мы писали с ходу. С Земфирой мы писали Вендетту в два приема. Был отдельный период полной творческой свободы, очень благостный. А потом был период, когда до релиза оставалось две недели и мы поняли, что альбом надо полностью пересводить.
Г.К.: Вот эти вот моменты, когда настигает внештатная ситуация или внезапное озарение от того, что что-то не понравилось в звуке, – они добавляют какого-то «нервяка» от того, что что-то пришлось доделывать?
Корней: В данном случае, благо, нет. В этот момент экстренным сведением занимался Сергей Большаков, который хорошо умеет это делать. Мы его знаем по Сплину, по стартовым альбомам Би-2. Вендетту сводил Большаков, и это вышло адекватное, крепкое сведение. Может быть, мы каких-то чудес бы добавили, но в целом – песни есть, слышно все. У каждой песни понятен драйв, понятна фактура, и здорово, что он так быстро организовался и всю работу сделал. Добавляет ли это нервяка? Скорее какого-то приятного нервяка. Сейчас я это вспоминаю, как какое-то приятно проведенное время, какой-то полученный опыт – первый серьезный опыт работы вообще. Ну, и я продолжаю испытывать наслаждение от многих номеров на альбоме.
Г.К.: Кстати, о Вендетте. Известно, что Земфира начинала делать альбом с таким культовым электронщиком как Игорь Вдовин, но потом пришлось переделывать…
Корней: Скорее дополнять. Так получилось, что она познакомилась примерно в одно время и со Вдовиным, и со мной.
Г.К.: Не было никакого соперничества гитарного и электронного звука?
Корней: Там есть несколько треков, на которых мы вместе оказались. В «Друге» барабаны Вдовина, гитары мои. «Так и оставим» так же сделана. Люди продвинутые и подкованные от своей жанровой принадлежности не так сильно зависят. Вдовин, знаю, восхищается мной, я восхищаюсь им.
Г.К.: Возвращаясь к сольному творчеству. Какова история песни «За сотку до Речного»?
Корней: Ну, я тогда жил на Речном вокзале, и от места, где я жил, до метро проезд стоил 100 рублей на такси.
Г.К.: Подмосковье?
Корней: Улица Дыбенко. Еще не Подмосковье, прямо перед МКАДом.
Г.К.: Но все равно ведь существует какая-то необходимость работать и дома. Ты как-то для себя это обустраивал?
Корней: Разумеется. Конечно, я не делал никакой звукоизоляции – пока живешь в съемной квартире, в этом нет смысла. Но конечно у меня есть необходимый аппарат. У меня есть Yamaha NS 10, усилитель Carver PXm 250, какой-никакой микшерный пульт и звуковая карта. Конечно, это не Бог весть какой сетап, но его хватает, чтобы люди, увидев мои демо-аранжировки, не хотели их потом переписывать. Сейчас компьютерные технологии уже достигли такого уровня, что я даже всего этого мог бы не иметь – и все равно можно было бы заставить это звучать.
Г.К.: Ты помнишь свою первую гитару? И вообще, как часто приходится менять и править гитары?
Корней: Самая первая моя гитара в жизни – это была папина бас-гитара, которую я в 4 года расстроил, пока его не было дома. Первая, которую я взял в руки осознанно, – гитара Черниговского завода музыкальных инструментов, а первая электрогитара – Jolana Special, списанная по непригодности – что совершенно честно – из клуба, где папа до этого работал басистом и гитаристом. Клуб шахты имени Поченкова в Макеевке. Папа ее привез из клуба, поставил некоторые необходимые для функционирования вещи, и с такой гитарой я провел первые года три.
Г.К.: А ты как-то обращаешься к наследию своего отца? Он ведь тоже музыкант.
Корней: Он полупрофессиональный музыкант, ничего сам за всю жизнь не написал. Но к его наследию я обращаться обречен и счастлив, поскольку унаследовал от него отличный гармонический слух и, надеюсь, какое-то чувство меры.
Г.К.: Насколько вообще родителям стоит влиять на формирование музыкального вкуса ребенка, когда он начинает слушать какую-то музыку?
Корней: Я бы сказал «в меру», если отвечать именно на вопрос «насколько». А так – по ситуации. Вот, например, ранний King Crimson моему папе не очень нравится, а средний наоборот – он их услышал уже от меня. Так или иначе, моя семья в этом сыграла большую роль. И благодаря пластинкам, которые были у дяди, и благодаря пластинкам, которые позже покупал мне дедушка, и хотя бы просто потому, что мама, еще беременная мною, слушала, стоя на танцах, как папа играет на бас-гитаре и поет.
Г.К.: А сверстники или педагоги как-то влияли?
Корней: О да, конечно. По музыке, так вышло, что я рано стал общаться с людьми намного старше меня, с меломанами – конечно, потому что пластинки, бобины и кассеты были у них. У меня был одноклассник, который переписал на кассеты кучу папиных пластинок – а тогда уже «АнТроп» выпускал и Битлз, и Лед Зеппелин. Как-то это совпало с моментом, когда у нас появился доступ к музыкальной информации – сразу после распада Советского Союза. А сейчас я – ты, наверное, будешь смеяться – переосмысливаю советскую эстраду, и думаю, что душа в ней все-таки была.
Г.К.: Ну, я писал скорее не об эстраде в целом, сколько о ее официозном изводе.
Корней: Это есть. Но была и великолепная мелодическая традиция. И мне жаль, что мы ее утрачиваем. Но зато есть какие-то технологические прорывы, которые мы заимствуем у Запада, и это тоже полезно. Я за баланс.
Г.К.: Есть какие-то вещи, о которых ты жалеешь, что не ты их написал?
Корней: Нет, конечно. Они же существуют. Какая разница, я ли их написал?
Г.К.: В прошлом году было много разговоров – и в этом тоже будет – о трендах в развитии музыки. У тебя есть какое-то особенное видение этого?
Корней: У меня может быть какое угодно видение, но это все-таки то, что внутри меня и то, чего лишь я хочу. Я знаю, что мое видение может отличаться от каких-то модных трендов. Мне бы хотелось больше души в музыке, но говорить об этом сложно, я лучше музыку такую напишу.
Г.К.: Понятно при этом, что мы все, в том числе и аз многогрешный, будем искать в музыке какую-то душу и много говорить об этом. Но ведь нет стилистических рамок, в которых в музыке существовала бы душа.
Корней: Мне очень нравится, что сказал Роберт Фрипп по этому поводу: «Слушай ушами сердца»
Г.К.: Кстати, о Фриппе. С ним у тебя особенно много личного связано?
Корней: Много. Я бы сказал, что процентов на 40 он меня определил как музыканта. Я не думаю, что это слышно в музыке, но очень многое из того, кем я стал как музыкант, было бы невозможно без него.
Г.К.: И эра какого состава кажется более важной и значимой?
Корней: Как это ни странно, мне не очень нравится первый альбом, но первый состав мне кажется единственным, который представлял собой настоящую группу, без диктата Фриппа – он тогда еще не оформился.
Г.К.: То есть, даже уже альбом Red…
Корней: Я его обожаю. Со мной сложно в этом смысле говорить, я люблю все альбомы. Как фанат, сначала я полюбил лучшее – а потом и худшее. Признаваемое худшим, но что-то я в них для себя нашел.
Г.К.: Альбомы девяностых?
Корней: THRAK – прекрасный альбом. The Power to Believe – тоже. The ConstruKсtion of Light тоже люблю, хоть он и перенасыщен этими электронными барабанами. Но я слушаю там композиторскую мысль.
Г.К.: Я, кстати, тоже всегда считал Фриппа прежде всего одним из самых выдающихся композиторов рок-музыки.
Корней: Безусловно. Говорил же он сам, что если ты гитарист – ты еще не музыкант, а вот если что-то сочиняешь, то другое дело.
Г.К.: Сергей Калугин как-то сказал, что одной из величайших композиций XX века надо считать Starless
Корней: Согласен.
Г.К.: Где-то рядом с разговорами о влияниях всегда, хотя разговоры о заимствованиях и даже обвинения в плагиате…
Корней: Меня больше обвиняли в плагиате с Radiohead.
Г.К.: Насколько такой, возможно, неявный грабеж развит среди музыкантов? Или это все-таки больше инсинуации?
Корней: Много там было. В оправдание Джимми Пейджу могу сказать только, что буквы у всех одни и те же, а стихи у всех разные. Пейдж натырил очень много у старых и новых блюзменов, но об этих песнях ничего бы не было слышно, не заряди их Пейдж той энергетикой, какая на тот момент была только у Led Zeppelin. Ну, и у него потом тоже натырили немало. Просто взгляните на Слэша!
Г.К.: Ну да. Вплоть до марки гитары. Есть у тебя какая-то возможность оценить со стороны оценить наше музыкальное образование?
Корней: Мне кажется, это хорошая система, позволяющая человеку заинтересованному получить такие знания. Если человек не заинтересован – он не получит ничего. Я был на паре-тройке отчетных концертов в училищах и консерваториях. На них очень хорошо видно, кто пойдет потом менеджером работать, а кто продолжит свой путь как музыкант. Но в этом не виновато образование. Я, с другой стороны, понимаю, что какие-то корни дает хорошая школа. Но на ней мир музыканта не останавливается. Дальше роешь сам. Преподаватель-репетитор, склонный к индивидуальному подходу, как мне кажется, может дать ребенку больше.
Г.К.: Есть ли у тебя источники вдохновения за пределами рок-музыки-поп-музыки, эстрады?
Корней: Я бы сказал, что здорово иметь источники вдохновения за пределами музыки вообще. Прекрасно, когда на музыку тебя вдохновляет сама жизнь. Опять процитирую любимого музыканта, Бьорк: «Считать, что музыка рождается из музыки, – все равно, что считать, что дети рождаются от детей».
Г.К.: Приходилось, послушав материал, отговаривать человека?
Корней: Ну, отговаривать не приходилось, кто я такой, чтобы отговаривать. Но по материалу всегда видно, отчего и для чего он делался. И бывает, что достаточно корявая вещь содержит в себе больше души, нежели технически безупречная, но явно коммерческая вещь.
Г.К.: Недавно читал, что мы перенасыщены музыкой, и нам нужен альбом по эффекту обратный тому, что сделали Velvet Underground. Чтобы послушав его, люди перестали собирать группы. Нет такого чувства перенасыщенности?
Корней: Музыки много. Но того, что было бы диалогом душ, – осталось примерно столько же, сколько и раньше. Если не меньше. Ну, а искать прорывы надо менеджерам рекорд-компаний. Пока мне кажется, что мы увязли в технологиях, в количестве. Но рано или поздно что-то произойдет.
Г.К.: Сейчас шансы у такой специфической культуры, как в 80-е у магнитофонной?
Корней: Кассета – это все-таки просто носитель. И те альбомы – это просто андеграунд. Он был и есть всегда. Но текстовая, фактажная правда стала более доступна, и социальным сонграйтерам, конечно, труднее.
