Лора Стударус:
Кинематограф навсегда изменил то, как мы говорим о музыке. Какое слово мы ищем, когда пытаемся описать амбициозную и глубоко эмоциональную песню или альбом? Правильно, «кинематографичный». Верно и обратное. Сколько раз вы читали рецензию на фильм, где использовалась фраза «будто песня», чтобы описать общий тон фильма? Да просто представьте на секунду старый кинотеатр. Впереди вы видите орган, да?
Я получила высшее образование в области производства фильмов и, к большому сожалению моих родителей, сбежала из индустрии, как только получила в руки свою бумажку. В то время уход от того, что я изучала, к написанию текстов о музыке казался мне серьезным тектоническим сдвигом. Однако впоследствии я осознала, что это была лишь небольшая корректировка курса. Стены между музыкой и кино просто не такие уж толстые. Инструменты, конечно, отличаются, но конечная цель – рассказать историю и вызвать определенное настроение, будь то двухчасовой фильм или трехминутная поп-песня, – по сути, та же самая. Безусловно, способствует этому еще и то, что многие ключевые игроки кино и музыки отказываются оставаться по свою сторону водораздела.
Взять, например, Дэвида Линча, персонажа настолько вездесущего, что у всей лос-анджелесской кинематографической и музыкальной индустрии рано или поздно появляется история с ним в главной роли. Мир повидал и периодические чудаковатые способы продвижения (в 2006 году он стоял на углу Голливудского бульвара с настоящей коровой, чтобы привлечь внимание к своему фильму «Внутренняя империя»), и его известную любовь к филиалу Национального Общественного Радио KCRW (американская радиостанция с музыкальным уклоном – прим. ред.) (если хотите получить от режиссера звонок, не забудьте поучаствовать в сборе денег в передаче Энн Литт), и он даже когда-то будил людей по утрам своими прогнозами погоды по INDIE 103.1.
Когда ты в курсе его особенностей как режиссера и человека, превращение имени Линча в прилагательное кажется естественным. За 29 лет он создал 10 фильмов, и мы стали свидетелями появления некой закономерности, наблюдая за тем, как Линч производил массу работ, посыпанных ужасными убийствами, лихорадочными снами и ненадежными рассказчиками.
Но дело не просто в темной форме. Дьявол прячется в мелочах. При всем своем шокирующем эффекте творчество Линча предлагает действительно тонкий подход, который уверенно вытесняет чистый фактор страха. Если бы это было не так, Мэрилин Мэнсон написал бы всю музыку к «Шоссе в никуда», а не просто появился в актерском составе и в единственной песне из фильма. В мире Линча юмор приходит со всплеском ужаса, секс становится неотъемлемой частью смерти, а невинность – это хрупкая, эфемерная вещь, которую обычно отбирают во мгновение ока.
Легко назвать режиссера «линчианским». В конце концов, просто поиграй с теми же элементами, историей и актерами, и рано или поздно ты попадаешь в примерно те же визуальные и нарративные темы. Применить это слово к музыке – совсем другое дело. Если речь заходит о музыкальной критике, выражение «линчианский», как и менее звучные сравнения с творчеством режиссера, часто соревнуется с «инди» как одно из самых оклеветанных: критики и поклонники спешат повесить его на любого музыканта или альбом, в котором есть немного мрака.
Кинематографическая работа Линча с самого начала шла рука об руку с музыкой, так что для тех, кто решает, каких же музыкантов одарить термином «линчианский», большая часть тяжелой атлетики уже выполнена. Если мысленно убрать всю жестокость и секс, часто именно музыкальные моменты фильмов Линча остаются увековеченными в памяти. Изабелла Росселлини, грустно поющая Blue Velvet. Западающий в память испанский кавер Cryin’ Ребеки Дель Рио в «Малхолланд Драйв». Появление Леди из Батареи в фильме «Голова-ластик».
На основе этих примеров мы однозначно можем начать приравнивать исполнительниц сентиментальных песен к слову «линчианский». Линч и сам укрепил этот аргумент, поддерживая Анну Кальви, Челси Вулф и Кристу Белл, трех певиц-сонграйтеров, чья мрачная и зачастую эмоционально напряженная работа, кажется, лучше всего подходит для дымного джаз-клуба (из этих троих Вулф развивает эстетику сильнее всех и на обложке альбома Pain Is Beauty явно чувствует себя некоморфтно под светом прожектора, хотя она и одета в красивое красное платье). Лана Дель Рей – еще один вероятный кандидат: ее первый популярный клип Video Games характеризует ее как некую нимфетку из Лос-Анджелеса, какая часто появляется в сюжетах Линча.
Но «линчианская» не значит просто «могла бы появиться в фильме Линча». Дэвид Кроненберг, Терри Гиллиам и Тарсем плещутся в той же сюрреалистической темноте, что и Линч, но это не значит, что они, предоставленные сами себе, могли бы создать «Человека-слона» (и этим мы опровергнем теорию о бесконечных обезьянах).
Фильмы Линча – это столько же о чувствах, сколько и о содержании. Приведем в пример происходящую в районе десятой минуты фильма сцену из «Малхолланд Драйв», после которой может потребоваться успокоительное. Двое мужчин сидят в невзрачном дайнере. Один рассказывает другому, что ему снился кошмар, происходящий в этом ресторане. Оба расплачиваются и идут за ресторан, чтобы увидевший страшный сон мог избавиться от этого «ужасного чувства». Там они сталкиваются с грязным бомжом, и сновидец падает в обморок.
Поверхностный уровень описания этого действа кажется скучным, даже прозаическим. По сюжету сцена никак не связана с остальной историей. Но благодаря медленному выстраиванию, монотонному саундтреку и «субъективным кадрам» зритель попадает точно на место героя. Вы можете и не знать, был ли тот человек, которого они нашли, воплощением чистого зла или просто членом сообщества бездомных Лос-Анджелеса в поисках мелочи, но чувство, которое он вызывает, продолжает кровоточить в течение всей истории.
Так и «линчианская» группа необязательно должна быть успешной по традиционным музыкальным стандартам. Слушателям не стоит концентрироваться на конкретной песне, умных словах или даже твердом представлении о том, кем являются участники группы. Вместо этого прежде всего должны быть подчеркнуты чувства и настроение, и, естественно, музыка должна западать в память. Британский дуэт Still Corners в этом плане всегда был успешен, и их дрим-поп в полуночных оттенках кажется саундтреком к более масштабным вещам, как светлым, так и мрачным, и это подчеркивается использованием старых кинокадров на их концертах.
Молодые любимицы индустрии Warpaint – еще одни претендентки на это звание. Их песни выстроены на джемовании участниц, беспокойный звук веет ночными улицами, сопрано вокалисток Эмили Кокал и Терезы Вэйман, словно потерявшиеся девочки, блуждают сквозь беспокойную текстуру гитар и перкуссии. Но, вероятно, самый сильный пример такого чувства – это Radiohead. Даже после Kid A их хаотичный налет на джаз, краут-рок, электронику и паранойю сохранил желание пробуждать настроение и превосходить традиционные формы (песня, альбом, жанровые условности).
В своем эссе «Предположительно забавная вещь, которую я больше никогда не сделаю» Дэвид Фостер Уоллес так написал о Дэвиде Линче:
Линч знает, что акт насилия потерял возможность отсылать к чему-либо, помимо себя самого. Именно поэтому насилие в фильмах Линча, гротескное и стилизованное в холодных тонах, качественно отличается от понтового, мультяшного насилия Тарантино. У Линча жестокость всегда пытается что-то значить.
То же самое можно сказать и о музыке. В конечном счете все сводится к отрицанию социальных обычаев. Тем не менее по-настоящему «линчианский» музыкант знает, что борьба с трендами и ожиданиями – всего лишь средство для достижения цели, что настоящая магия заключается не в сворачивании голов, а в захвате умов собственной версией мира, которая лежит под самой поверхностью.
Кэтрин Энн Дэвис aka The Anchoress:
Слово «линчианский» стало кодовым для любой группы, которая использует неземные вокальные средства и предвещающие беду текстуры синтезаторов; неким удобным сокращением для всего «странного и прекрасного», которое, на мой взгляд, не отдает должное всей эмоциональной силе саундтрека «Твин Пикса», написанного композитором Анджело Бадаламенти и Дэвидом Линчем и выигравшего в 1990 году «Грэмми».
Хотя он и не снимал полноценных фильмов (концерт Duran Duran не считается) со времен «Внутренней империи» (2006), фирменный звук из культового сериала Линча, возвращающегося на экраны в 2017 году, стал критерием качества для множества артистов от Золы Джизус до Dirty Beaches. Начиная с зернистого гламура Ланы Дель Рей и заканчивая ледяной атмосферой Chromatics в саундтреке «Драйва», влияние Линча на сегодняшний музыкальный ландшафт кажется, мягко говоря, вездесущим.
Но мне кажется, что звуковая вселенная Дэвида Линча – это нечто гораздо большее…
Суть линчианского звука – это столкновение нескольких разных элементов, которые смешиваются воедино и создают тот самый тревожный меланж роскошной мелодрамы и предстоящего ужаса. Это можно услышать в бархатном тоне Ланы Дель Рей, в звенящем тремоло гитар в стиле 50-х у Джеммы Рэй, в пропитанном ревербом вокале любимиц Линча Au Revoir Simone и в настойчивом миноре, оборачивающемся подающим надежду аккордом в творчестве Perfume Genius.
Мне все же кажется, что стоит разграничивать музыкальную эстетику Линча и сложные смыслы, вплетенные в его сюжеты. Последнее более интригует меня как музыканта, кому также интересно изучение перформативности идентичности и гендера.
«Линчианский» – это не сам по себе звук, это тон и текстура. Это медленное просачивание из состояния сна, которое задерживается в твоей памяти, и это больше смесь дымки и шума радио, нежели мелодия или структурированные песни. Линчианский пейзаж – это один из сероватых оттенков голубого и похожего на авокадо зеленого, которые медленно становятся коричневыми; гниющее тело под идеально постриженным загородным газоном; Нечто за рестораном Denny’s.
Удивительно, как все эти тонкие, едва уловимые звуки, которые берут понемногу от атмосферы Брайана Ино и медленно ниспадающих водопадов Cocteau Twins, вызывают столько чувств. Это влияние Линча сказалось и на моей собственной музыке, особенно на инструментальных сегментах моего грядущего альбома Confessions of a Romance Novelist, в которые я хотела вплести микросюжеты меж песен, копаясь в уродливом бессознательном повествовательницы.
Корни характерного женского вокала, который так часто ассоциируют с работами Линча, крепко связаны с американской певицей Джули Круз. Ее Falling, инструментальная версия которой была использована в заставке «Твин Пикса», по слухам, была написана всего за 20 минут. Бадаламенти и Линч начали работать с Круз над Mysteries of Love, которая появилась в саундтреке «Синего бархата»: Линч встретил Бадаламенти, когда композитора попросили помочь Изабелле Росселлини с ее вокалом в заглавной композиции. Линч сначала хотел использовать версию песни Тима Бакли Song to the Siren, записанную This Mortal Coil, но в итоге вместо них привлек для исполнения Mysteries of Love Круз, когда студийные боссы посчитали лицензию слишком дорогой.
Пусть она и избегает чистого, неукрашенного вокального стиля, который так нравился Бадаламенти у Круз, любовь Линча к томной пышности всегда присутствует в вокальном стиле Ланы Дель Рей, как и в ее бережно созданной публичной персоне, которая вполне могла бы выйти из любого фильма Линча. Наравне с Laura и не без намека названной песней Who Killed Amanda Palmer от Bat for Lashes, Лиззи Грант является, пожалуй, самой известной последовательницей Линча. Для нее это влияние заключается как в атмосфере, так и в тематике:
Вы когда-нибудь смотрели «Твин Пикс: Сквозь огонь» и те сцены, где Лора Палмер находится в баре с дровосеками, танцует и сходит с ума? Это пугающее ощущение бесконтрольности – именно то, что никак не идет у меня из головы.
Часто те, кто отмечает влияние Линча, просто сводят его текстуры и темы к простому чек-листу (я осознаю иронию того, что я здесь рискую сделать то же самое). И они в этом не одиноки. Со стороны кажется, что журналисты, которые ищут синоним слова «потусторонний», часто используют «линчианский», особенно если речь идет о звуке, в котором волнообразные мрачные синтезаторы и призрачные синтетические струнные контрастируют друг с другом. Вероятно, поэтому термин «линчианский» повторяли до тех пор, пока он не потерял большую часть своего значения и не стал всего лишь условным сокращением для «крутой» или «странной» эстетики, потеряв все нюансы и всю свою тонкость, которая лежит в самой основе линчевских сложных паутин отсылок и метасюжетов.
Настоящее волшебство линчианского звука и саундтрека состоит в том, как эти нежные, медитативные, тревожные фантастические ландшафты уступают место чувственному джазу ночных клубов, психоделическому джиттербагу и гитарам в духе рок-н-ролла 50-х, которые переносят тебя в другую комнату / царство / сон. «Звук» работ Линча может казаться сильным потому, что рассеянные синтезаторы открывают задумчивое и безопасное пространство, в котором может поселиться воображение, но его истинный гений заключается в использовании музыки для перехода. Когда Линчу нужно облегчить настроение или внушить вам чувство падения в сон, именно его музыка искусно выполняет эту сложную задачу.